Юрий Когинов - Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Если взглянуть на все это с высоты, из цеховой конторы, куда ведут крутые металлические лесенки-стремянки, паровоз и платформы — как игрушечные, а люди, копошащиеся вокруг, точно лилипуты с иллюстраций к книге Свифта.

За столом в цеховой конторе высокий латыш в длинной кавалерийской шипели молча рассматривает партийные билеты, потому что многие добровольцы — из большевиков. Латыш что-то записывает в свою книжечку. Говорит мало, всего два-три слова за весь разговор: «Хорошо. Сообщим…»

Фамилия латыша Алкснис, зовут Яков Иванович. Он бывший прапорщик, недавно направлен в Брянск.

Митя только вознамерился подняться в контору, как Алкснис, а за ним Фокин спустились вниз.

Рабочие сгрудились вокруг паровоза с платформами. Игнатий Иванович приподнялся на несколько ступенек и произнес:

— Известно стало: от Новозыбкова по направлению к Бежице и Брянску двинулся германский бронепоезд. До него сейчас — сто верст. Красногвардейские отряды не пускают его вперед. Но красным бойцам должны помочь вы — рабочие. Не позже чем сегодня ночью навстречу германскому железному чудовищу должен двинуться наш бронированный исполин. Верю, что вы справитесь с делом, порученным вам рабоче-крестьянским правительством…

Толпа одобрительно откликнулась: «Сделаем!» Фокин приподнял руку:

— Германский бронепоезд носит название «Граф Бисмарк». Значит, снова на нас надвигается сила с их превосходительствами и прочими титулами, которую мы у себя уже сбросили. Что же мы напишем на нашей броне?

— «Бронепоезд имени Брянского совдепа номер один», — выкрикнул кто-то.

— Можно и так, — заметил Фокин. — Но чтобы было понятно германским рабочим, против кого мы обращаем свой удар, выведем рядом еще и такие слова: «Мир — хижинам, война — дворцам!» У нас с германскими рабочими и крестьянами один враг — буржуазия. Пусть они знают, что мы протягиваем руку пролетариям всех стран и даем смертельный отпор капиталистам, которые пошли на нас войной. И пусть по нашему примеру и на германской земле запылает пожар рабоче-крестьянской революции!..

Митя чуть повернул голову и увидел рядом с Алкснисом Володьку Швецова.

На Володьке — папаха, шинель и на боку — шашка.

— Ты? И тоже в бой? — только и сумел вымолвить. — А как же мне, к кому надо, чтоб взяли?

Володька глазами показал — вот, к Алкснису.

Митя только рукой махнул — были у этого Алксниса с Ванюшкой Забелиным. От ворот поворот! И Шура, как услышал, не стал даже на эту тему разговаривать: еще придет нора, а теперь они и здесь, в рабочей милиции, нужны и в заводе. Не последний, мол, бронепоезд ладим. Да и вообще завод на ноги ставить — потяжелее иного сражения!..

Молох. Железный спрут. Какие только сравнения не приходили раньше в голову Мите, когда он думал о заводе и о людях, каждое утро проглатываемых этим железным удавом и к вечеру снова выталкиваемых из его бездонного чрева, но уже выжатых, как лимон, безжизненных, как труха.

Разве Куприн и другие русские литераторы не этими же словами описывали заводскую жизнь?

Но оказалось, что завод и создает условия жизни, которые раскрывают в человеке все его истинно красивые качества.

Николай Федорович Медведев ни с кем из мастеровых не водил особой дружбы. Про себя Митя сравнивал отца даже с бирюком и отшельником. Приехал тот в Бежицу мальчонкой. Удрал из Орла от своего прижимистого отца, который хотел пустить сына по мелкой торговой части. Не обманешь — не продашь, говорилось в доме. А пареньку хотелось все честно. Вот и потянуло в Бежицу, на огромный завод, о котором в Орле ходили разные слухи. Но смысл сводился к одному: проявишь сноровку, не будешь себя жалеть, можно не только самому прожить, но и семью прокормить.

Прижился Медведев в Бежице, и вот уже в обер-мастера выдвинулся.

Кому обязан? Товарищам старшим? Учили, конечно, на первых порах. Но больше подзатыльников попадало: всяк ведь за себя.

У хозяев в долгу — у директора, начальства цехового? Как бы не они в его должниках, когда стал на ноги, овладел мастерством.

Потому укоренилось, стало убеждением: своею собственной рукой…

Вроде как в пролетарском гимне, да не совсем так. Там — о силе рабочего класса, все создающего на земле. Здесь о личном мирке, до которого никому вроде нет дела, кроме самого себя. Потому даже по праздникам — почти никто из заводских ни к Медведевым в дом, ни они к соседям по цеху, по улице.