Юрий Когинов - Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

В обществе старшего брата Митя вообще чувствовал себя уверенно. Достаточно было одного Шуриного слова, одной его реплики, например, в разговоре с отцом, чтобы Митя сразу принял сторону брата.

Но выступал Уханов в зале каменного училища, и сотни людей — рабочих, таких же, как Митя, учащихся — ему аплодировали. И возникало в Митиной голове это самое недоумение: а так ли уж во всем Уханов не прав?

— Мы протягиваем большевикам руку и говорим: давайте прекратим словесные распри и будем дружно, сообща укреплять революционные свободы, завоеванные народом, — обращался к собравшимся Уханов. — Однако большевики, такие же социалисты, как и мы, не видят it нас союзников. В представителях черной, желтой расы они готовы видеть соратников и единомышленников, а в нас, своих кровных согражданах и товарищах по революционной борьбе, они видят злейших врагов. Так кто же распыляет силы революции, кто безнадежно ее предает, растаптывая принцип единства, священный лозунг, провозглашенный Марксом и Энгельсом, «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»?..

Может, действительно что-то есть в этом понятии «русская революционная демократия», и нельзя его сбрасывать со счетов? Но вот же сначала бежацкие, затем брянские большевики решительно отмежевались от меньшевиков и создали свои, самостоятельные партийные организации.

Митя не раз слышал, как Фокин повторял слова Ленина, сказанные на Всероссийской конференции: «Нам говорят: вы себя изолировали, вы наговорили страшных слов о коммунизме, напугали буржуа до родимчика… Пусть!.. Да, мы в меньшинстве. Ну что же! В это время угара шовинизма быть социалистом — быть в меньшинстве, а быть в большинстве — значит быть шовинистом…»

— Значит, не на жизнь, а на смерть? — спрашивал Митя Шуру. — И никаких примирений не может быть?

— Только так! А ты считаешь, что Ленин не прав? Тогда припомни один-единственный вчерашний день, и ты безошибочно ответишь себе, можно ли примириться с политикой соглашателей…

Вчера после восьми вечера Ванюша Забелин и Митя сменились с поста у дверей дома социалистических организаций. Теперь можно было сдать винтовку и идти домой — оба жили рядом, но разводящий передал распоряжение явиться к Уханову.

Исполком Совета рабочих депутатов размещался тут же, в одной из комнат бывшего особняка Буковцева — наверное, самой большой, которая директору завода служила гостиной.

Уханов, как и положено, сидел на председательском месте, а заместители Александр Медведев и Чернявский — по краям стола. Тут же находились члены исполкома Владычкин и Гончаров, а Иванов Михаил расположился в уголке.

Уханов протянул Мите и Ване по стопке бумажек и пояснил:

— Это распоряжение Совета о выселении семей, злостно не желающих вносить квартирную плату. Пойдете по адресам и предупредите: в случае невыполнения — именем революционной власти… Тут указан срок…

Шура громыхнул стулом так, что тот упал на пол.

— Рабочий Совет выкидывает на улицу… рабочих! Можно ли придумать более безумное издевательство?

— Что, продолжение дискуссии? — фыркнул Владычкин. Он сидел поодаль, утонув в массивном кожаном кресле. — Как бы ни назывался Совет — рабочим, революционным, народным, прежде всего он должен стоять на страже порядка и законности, а не поощрять анархию. — Породистое, с крупным обвислым носом и темными мешками под глазами лицо социалиста-революционера Владычкина выразило крайнюю степень брезгливости.

Суетливый, юркий меньшевик Чернявский примирительно поднял руку:

— Оставим препирательства. Это наше решение прошло большинством голосов. Но разве не мы, Совет, еще недавно выносили постановление — переселить из антисанитарийных бараков рабочие семьи? Это был действительно акт гуманизма. Но, простите, квартирную плату никто не отменял.

— Но она непомерна для рабочего кармана! — перебил Шура.

Иванов набычился и кивнул ребятам с повязками членов рабочей милиции:

— Айда на улицу!

Сбежал с крыльца, похлопал по деревянной кобура маузера:

— Вот на каком языке надо с вами разговаривать, господа соглашатели! Погодите, придет время… — И — Мите с Ванюшей: — Давайте повестки! Глядите, что я с ними делаю…

Послюнявил огрызок карандаша и на оборотной стороне извещения накарябал: «На основании революционного сознания произвести выселение не могу».

— Проверь, гимназия, ошибок нет? А то мы с Ванюшкой по сравнению с тобой всего-навсего ремеслуху кончали, — озорно подмигнул. — Давайте-ка на каждой повестке — такую же резолюцию. И завтра этим господам-социалистам вернете. Пусть злятся, а рабочую совесть марать не будем…