Юрий Когинов - Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Посему в отчете решил выделить отдельный самостоятельный раздел: «Бежица, Брянский завод». Рабочий поселок. На заводе работает 17 000 рабочих… К 28 июня организация насчитывала 200 чел. Товарищи работают энергично, но интеллигентных работников нет. Приступили к организации партийной школы… Прочитал 2 лекции: «Об империализме» и «Класс против класса», 2 доклада «О текущем моменте», каждый раз присутствовало от 300 до 600 человек. На 10 000-м митинге в заводе выступал на тему: «Что такое Советы и их задачи»… Под влиянием организации состоялись перевыборы Совета. До перевыборов нашей фракции не было, сейчас из 170 депутатов имеем 50 мест. В профсоюз металлистов записано до 4000. Президиум почти весь большевистский…»

Записал о Паровозной Радице и ее вагоностроительном заводе: организация объединенная, скорее иитернационалистская, не более ста человек. Затем о хрустальной фабрике в Дятькове, где семьсот — восемьсот рабочих и организация до ста человек — смешанная, по с уклоном к большевикам. И в этих населенных пунктах за неполные два месяца сумел побывать и там прочесть лекции.

Ну-с, теперь остается перейти к Людинову, куда как раз он этой ночью приехал и где сидит сейчас во дворе родительского дома и составляет этот самый отчет…

Нет, все-таки надо бы сейчас, пока еще не очень жарко, пробежаться к Ломпади и искупаться…

— Игнаша? Ага, вот ты где! — Тонкие руки Нюрочки плотно обвились вокруг шеи, горячая щека прижалась к его лицу. — А я, дуреха, проснулась, глянула — тебя в комнате нет. И, знаешь, испугалась даже…

Игнат обнял сестру и хотел поднять ее к себе на спину, как делал с ней маленькой, но расхохотался:

— Какая же ты большая, Hюра! Настоящая барышня…

— Да, стала большая, — повторила она, — и прибавь: красивая.

Она стояла перед ним стройная, одинакового с ним роста. Кожа на лице, как и у него, чистая и светлая, глаза такие же серые и только пышные волосы, заплетенные в длинную тяжелую косу, были светлее, чем у него, и отливали настоящим золотом.

— Ну-ну, не задавайся, — произнес Игнат. — Тебе еще рано кокетничать, — четырнадцатый год только.

— А что, разве быть красивой в четырнадцать зазорно? Погляди, погляди на меня. Ничего не замечаешь? А воротничок? Ты ведь сам мне его вчера подарил и сказал, что он мне пойдет. Правда, я в нем нарядная?

На платье выделялся белый кружевной воротничок. Игнат сам выбрал его в Москве в галантерейной лавке и сейчас очень обрадовался, что подарок понравился сестре.

Дарить ей подарки повелось с самых ее ранних лет. Когда-то это были куклы, потом платья, когда стала школьницей — обязательно книги…

Два года назад, когда Игнат жил в Петрограде, Нюрочка приезжала к нему во время летних каникул, и он на Невском купил ей нарядное пальто с капюшоном. Их сестра Дуня, у которой Нюрочка остановилась, чуть помоложе Игната, но уже замужем и потому хозяйственная и практичная, даже попеняла брату:

— У самого на определенном месте брюки скоро станут, как решето, а такими деньгами бросаешься.

— Спасибо, что напомнила, брюки с получки куплю. Но Нюрочке хочу устроить праздник… Разве ты за неё не рада?

В те дни они вдвоем заходили в кондитерские, пили там чай с вкусными сухариками и пирожными, побывали в Литовском народном доме, где слушали Шаляпина и других знаменитых артистов, бродили вдоль Невы и декламировали стихи.

Когда Нюрочка только училась читать, она изумлялась, сколько стихов знает наизусть брат. Но он не просто декламировал любимых поэтов, а всегда устраивал из чтения увлекательную игру. Вот они вышли из дому, в его руке ее ладошка, сестра старается поспеть в такт его широким шагам, а в небе отдаленный раскат, и он, Игнат, тут же — тютчевское: «Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром…» Зимой, когда закрутит, — наготове пушкинское: «Буря мглою небо кроет…» Пойдут к поезду встречать отца, Нюрочка уже знает, что Игнат вспомнит некрасовские строчки о железной дороге. Но не просто будет иллюстрация к пейзажу, а вспомнятся те самые стихи, как на косточках народных ложились в землю рельсы и шпалы. Бродить же по Петрограду — значит на каждом шагу вспоминать и вспоминать Пушкина: и «адмиралтейскую иглу», и «Невы державное теченье, береговой ее гранит…»

Он не мог тогда поселить Нюрочку у себя, потому что ютился в маленькой каморке, где стол, стул и кровать, да и подпольщику это было бы опасно. Но для младшей сестры он нашел время, чтобы быть с ней чаще. А когда уезжала домой кроме нарядного пальто, о котором говорила, что второго такого не сыщешь не только в Людинове, но даже в Брянске, Игнат вручил ей и книги — стихи их любимых поэтов.