Франц Таурин - Каменщик революции. Повесть об Михаиле Ольминском

Засим логически следует завершающий статью «Апофеоз: члены редакции и сотрудники новой «Искры» держат над головой Мартова лавровые венки, перевитые номером 69 «Искры»… На заднем плане, над могилой Ленина, блестит свежий осиновый кол. Шествие, под марш из оперы «Кармен», вокруг могилы Ленина».

И, наконец, отрезвляющее Галеркино предупреждение:

«Однако не пора ли литераторам меньшинства перестать чаровать публику сладкими вымыслами, не пора ли сказать о товарищах из большинства хоть слово прозы? На одной поэзии далеко не уедешь».

С особым блеском была написана третья, завершающая брошюру статья — «Орган без партии и партия без органа». И самый сильный удар «великому Плеханову» нанесен был именно этой статьей.

Галерка обстоятельно рассказывает обо всех потугах членов редакции новой «Искры» объявить Ленина диктатором и самодержцем, отлучить его от марксизма и политически гильотинировать. С убийственным сарказмом Галерка замечает: «За миражом самодержавия Ленина редакция готова забыть о самодержавии Романова. Редакционные мыши решили, что сильнее кошки зверя нет».

Особенно распалился Плеханов, опубликовавший в двух номерах «Искры» свой фельетон-левиафан «Рабочий класс и социал-демократическая интеллигенция». Нет такого смертного греха, в котором Плеханов не обвинил бы Ленина.

«Ленин не понял ни Каутского, ни Энгельса, ни Маркса, то есть вообще он не понял научного социализма…», «Ленин изменяет марксизму…», «Как же Ленину не стыдно?» и т. д. и т. п.

«Уф, даже рука устала выписывать… — комментирует Галерка этот список злодеяний Ленина. — Сколько муки должен был вынести бедный Плеханов в продолжение трехлетнего незаконного сожительства с этим исчадием ада. Странно, конечно, что Плеханов только после трехлетнего интересного положения благополучно разрешился своим левиафаном…»

Сперва даже невдомек читателю, к чему это Галерка столь усердно цитирует один за другим все укоры Плеханова, адресованные Ленину. К чему эти повторы? Но вслед за этим Галерка приводит небольшую цитату из статьи того же Плеханова «Ортодоксальное буквоедство», опубликованную всего год назад, в июне 1903 года. Возражая в этой статье меньшевику Рязанову, Плеханов тогда писал:

«Ему, изволите видеть, хочется доказать, что прародительница русской социал-демократии, группа «Освобождение труда», стояла на правильной точке зрения до тех пор, пока не была введена в искушение змием-искусителем Лениным… Змий-искуситель вообще никогда ничего не навязывал нам, а всегда действовал в идейном согласии с нами, как товарищ-единомышленник, нисколько не хуже нас понимавший великое значение правильной теории в нашем деле и нимало не склонный приносить ее в жертву практике [5] Курсив М. Ольминского. . И если проект программы, предлагаемый нами российской социал-демократии, имеет свои недостатки, то за эти недостатки мы — П. Аксельрод, В. Засулич и я — ответственны ничуть не меньше, чем Ленин… Легенда о змие-искусителе… должна быть окончательно оставлена».

Сопоставив две эти исключающие одна другую статьи, Галерка спрашивает:

«Когда было больше фальши в словах Плеханова, летом ли 1903 года или летом 1904?»

Галерка бьет наотмашь!

«Поет ли тенор о первом сладком трепете любви, о надежде, торжестве, разочаровании, ревности и ненависти, — он овладевает нашим настроением; он изменчив, как настроение, и вправе быть изменчивым. Но политический деятель — не певец; он не вправе менять определения истинного и ложного в зависимости от настроения, которое в свою очередь зависит от взгляда, предмета, сердца или погоды. Импрессионизм, в известной мере законный в искусстве, неуместен в политике и в науке.

Но даже и импрессионистское творчество имеет свои законы: соответствие между содержанием и формой, гармония частей обязательны и для импрессиониста. Левиафан Плеханова, по отсутствию чувства меры, по своей крикливой, дисгармонической «сурьезности» напоминает не столько произведение опытного литератора, сколько беспорядочные выкрикивания разгневанной фельдфебельши.

Ах! Они любили друг друга так долго, так нежпо! Он был для нее краше солнышка. Но он охладел, отошел — и объявила она его аспидом. Мы ее понимаем, мы даже в известной мере сочувствуем ей. Но жалок и смешон политический деятель, когда он разражается проклятиями против мнимого Дон-Жуана, являясь перед публикой в растрепанном капоте обольщенной девицы».