Борис Камов - Рывок в неведомое

— Как зачем? Да Иван Николаевич давно уже знают, что вы за человек и по какой надобности едете.

Голиков не выдержал, засмеялся.

— Да откуда он может знать? Только вчера вечером все решилось.

Тимоша обернулся и полушепотом, точно Соловьев был рядом, произнес:

— Он все видит, все слышит, и пуля его не берет.

Голиков опять засмеялся.

— Почему не берет? Он что, из камня?

— Зачем из камня? — рассудительно ответил Тимоша. — Просто заговоренный. Люди на него злые. Сколько раз в него стреляли — хоть бы царапинка. А у нас ведь все охотники. Из винчестера белке попадают в глаз...

У Голикова испортилось настроение. Появись через минуту бандиты, рассчитывать он мог только на самого себя. Но еще больше его опечалило, что в унылых Тимошиных речах он слышал отголосок того, что говорили и думали в селах.

Уже начало темнеть, когда впереди блеснула синеватым льдом огромная впадина. За ней начинались горы.

— Божье озеро, — с гордостью произнес Тимоша. — Давным-давно в нем нашли икону Божьей Матери. Икона плыла в дорогом золотом окладе и не тонула. Ее вынули из воды, а она сухая. Говорили: больной если к ней прикоснется, сразу делается здоровым.

Тимоша, натянув поводья, остановил коней возле крыльца бывшей казачьей думы. Часовой, узнав его, кивнул. Голиков, сбросив тулуп в сани, вошел в дом. В прихожей было несколько дверей. Одна оставалась приоткрытой. Голиков заглянул в нее.

При тусклом дневном свете, который лился из окна, высокий военный с жестковатым лицом торопливо собирал чемодан. На письменном столе были разложены полотенце, рубашки, чистые портянки, два куска хозяйственного мыла, жестянка из-под монпансье, пустая кобура, наган и горка патронов к нему.

Голиков, вежливости ради, легонько постучал. Человек, поглощенный сборами, стука не услышал. И вдруг нечаянно обернулся, заметил в дверях незнакомую фигуру и схватил наган.

— Стой! — крикнул он. — Буду стрелять!

— Мне нужен комбат Касьянов, — сказал негромко Голиков, стараясь не делать никаких движений, чтобы человек с перепугу не пальнул.

— Я — Касьянов.

— Я — Голиков. Вы получили шифровку?

— Получил. Но там не сказано, что ты будешь красться на цыпочках.

— Я постучал.

— А что в Москве вашей думают: с Иваном любой мальчишка справится?

— Товарищ Касьянов, мне уже восемнадцать.

— А у меня два Георгиевских креста за германскую войну! Ты еще в штаны писал, а я уже в окопе гнил! — Касьянов швырнул на стол револьвер и схватил плоскую жестянку из-под монпансье. Она звякнула, будто детская копилка с медяками. Касьянов вытряхнул из нее на широкую ладонь целую пригоршню медалей и крестов на черно-коричневых георгиевских лентах. — А здесь, видите ли, не подошел. Ты годишься, а я — нет.

— Кажурин сказал: никто не сомневается в вашей храбрости...

— Ладно. Тебе приказали — ты поехал. Снимай шинель. Пожуем чего-нибудь. — Касьянов ссыпал награды обратно в жестянку и плотно закрыл ее крышкой.

— А красивые, Емельян Митрофанович, тут места, — сказал Голиков, чтобы переменить тему. — Тихо-тихо.

— Хлебнешь ты еще, парень, нашей тишины, — пообещал ему Касьянов.

Утром перед штабной избой уже стояла шеренга бойцов. Каждый держал в поводу оседланного коня. Когда Касьянов с Голиковым появились на крыльце, раздалась команда «Смирно!» и средних лет красноармеец, придерживая саблю, подошел парадным шагом и отдал честь.

— Товарищ командир, — обратился он к Касьянову, — первый взвод в составе сорока человек построен. Комвзвода Мотыгин.

— Вольно! — скомандовал Касьянов. — Братцы, представляю вам нового командира батальона. Служите ему так же верно, как служили мне. А я вас всегда помнить буду. — Больше он говорить не мог.

— Товарищи, — пришел ему на помощь Голиков, — я тоже с грустью расстаюсь с Емельяном Митрофановичем. Низкий поклон ему за его храбрость и заботу о вас. Ура!

— Ура! — закричали бойцы.

— Здесь только сорок человек, — недоуменно заметил Голиков, поворачиваясь к Касьянову. — Где же остальные?

— В том-то и беда, что весь батальон — сто двадцать шесть человек при четырех пулеметах — разбросан на огромадной территории. Так что дай бог нашей дитяти волка поймати.

Касьянову подвели его коня, крепкого, низкорослого, мохнатого — видимо, очень выносливого. Касьянов поцеловал его в морду, махнул бойцам рукой, сел в возок, который подогнал Тимоша, и укатил.

В тот же день Голиков снарядил разведку из десяти человек под командой Мотыгина. Разведчики возвратились через сутки, ничего о банде не узнав. Зато часовой задержал мужика, который крутился возле сарая с боевыми припасами. Мужик пытался бежать, часовой сбил его с ног и привел к Голикову. В кармане у арестованного нашли гранату и наган. Мужик, не робея, признался, что «служит у Ивана Николаевича», но больше говорить не пожелал.