Валерий Чудов - Честь превыше смерти. Исторические рассказы

Когда до цели осталось несколько сот метров, раздалась команда: «Примкнуть штыки!». Офицеры обнажили шпаги. Уже видно было, какая жестокая схватка шла на валу, на лестницах, во рву. Турки теснили плохо обученных спешенных казаков, вооруженных короткими пиками и шашками.

Яцунский взмахнул шпагой и бросился на врага. За ним с криком «Ура!» ринулся полк. Но перед самым рвом полковник упал, сраженный пулей. На миг солдатская масса остановилась в замешательстве, заколебалась, не видя перед собой командира. И тут на насыпи перед рвом появилась фигура отца Трофима. Он поднял свой крест высоко над головой и с криком «Вперед, воины! Бей нехристей!» помчался через ров. Когда он подбежал к подножью лестницы, то увидел, что полк уже обогнал его, и теперь воодушевленные солдаты карабкались на вал. Отец Трофим не остановился и тоже полез по лестнице вверх. На середине пути он вдруг почувствовал, что ранен в ногу. И хотя нога занемела, он все же добрался до куртины [1] Куртина – в старину: часть крепостной стены между бастионами. вала. Здесь священник упал на одно колено, продолжая держать крест высоко над собой. Вокруг него кипела жестокая схватка. Полоцкие мушкетеры ударили в штыки. Звенела сталь, трещали ружейные и пистолетные выстрелы, кричали и ругались бойцы, стонали раненые. Повсюду лилась кровь. Эта сцена до конца жизни вспоминалась Куцинскому. Но вот уже слева и справа шли к ним на соединение казаки во главе с Платовым и Орловым. Расправился с турками на своем участке и Кутузов. Теперь на валу от Килийских до Бендерских ворот стояли русские войска. Враг был побежден.

Когда к отцу Трофиму подбежали санитары, он полулежал на боку:

– Ну, братцы, залез я сюда, а вот сойти не смогу, высоты боюсь.

– Не беспокойся, батюшка, – усмехнулся старший из санитаров, – мы тебя на веревках спустим.

На следующее утро Суворов посетил лазарет. Он обошел всех раненых, стараясь ободрить их добрым словом, и наконец добрался до отца Трофима. Тот сидел на лежанке, вытянув раненую ногу, взятую в шины. На груди у него по-прежнему висел крест. Увидев главнокомандующего, священник попытался подняться, но Суворов жестом остановил его:

– Побереги силы, герой, они тебе еще пригодятся.

Он пожал руку раненому:

– Давно воюешь, братец?

– Начинал в Таврии, потом – Кинбурн, а вместе с полком – Очаков, Бендеры, Килия. Теперь вот – Измаил.

– Славный воин! Истинный герой! Подвигу твоему нет примера в российской армии! Да и ни в какой другой армии. Безоружный, впереди войска, с крестом в руке! К награде будешь представлен обязательно.

Сделав паузу, Суворов хитро улыбнулся и спросил:

– А не страшно было без оружия на турка лезть? Под картечь, под пули, под сабли янычарские?

– Страшно, – признался отец Трофим, – но со мной крест был…

– Поистине, – воскликнул полководец, – кто страх преодолел – герой!

Он наклонился, взял в руки крест:

– Вижу две отметины от пуль на нем. Память тебе на всю жизнь.

Выпрямившись, Суворов вдруг торжественно объявил:

– Правом главнокомандующего поручаю тебе, отец Трофим, провести благодарственный молебен в новой церкви Святого Спиридония в честь нашей победы! Почет сей предоставлен тебе за усердие в бою. Чтобы все знали о твоем подвиге.

– Благодарю за доверие, Александр Васильевич, – оправдывался священник, – да как же я с такой ногой…

– Ничего, справишься. Костыль тебе изготовят, обопрешься на него. Готовься, братец, а у меня дел невпроворот.

И Суворов стремительно вышел из лазарета.

Утро тринадцатого декабря выдалось хмурым. Небо по-прежнему не прояснялось. Дул холодный, порывистый ветер. Несмотря на погоду, настроение у людей, собравшихся на площади перед бывшей турецкой мечетью, было приподнятое. Они пришли на благодарственный молебен по случаю взятия крепости. Мечеть срочно переосвятили в православную церковь Святого Спиридония, так как Измаил был взят в день памяти этого святого. Бывшая мечеть располагалась на самом берегу реки Дунай и являла собой прочное приземистое, без излишеств здание с куполом. По размерам оно было небольшим и вмещало не более полсотни человек. Потому внутри церкви разместились лишь генералитет с Суворовым и штаб-офицеры. Остальные желающие заполнили площадь и примыкавшие к ней улочки.

Отец Трофим, бледный, но с торжественным лицом, опираясь на костыль, провел молебен по всем канонам православной церкви. Его сильный, певучий баритон заполнил помещение и вырвался наружу через раскрытые двери. Все слушали его, обнажив головы.