Николай Еленевский: Мытари и фарисеи

Дубяйко никогда просто так не вызывал, у него все было срочно. Это срочно могло растягиваться на целые часы по составлению различных планов, проведению собраний. Я подумал, что занятие завершить успею, ведь в конце месяца желательно отработать тему в ходе практических полетов в зону. Но минут через пятнадцать снова прибежал изрядно взмокший посыльный, запыхавшись, поднес руку к панаме:

– Товарищ гвардии подполковник!!..

– Я же сказал: «Вызов получен».

Солдат взмолился:

– Товарищ гвардии подполковник, дежурный сказал, что только вас ожидают!!

– Передай дежурному, что вызов получен! – я почувствовал, что еще мгновение – и сорвусь. Лейтенанты переглядывались и улыбались.

Не успел солдат закрыть дверь, как в класс заскочил капитан с красной повязкой на рукаве:

– Товарищ подполковник!!..

Среди лейтенантов прокатился смешок. Мне и самому стало смешно:

– Что там стряслось, что? – я хлопнул указкой по плакату, который слетел со стойки и плавно приземлился на пол, но взял себя в руки, – штаб горит?

– Командир сказал, что это приказ!

– Иди и доложи, что…

– Товарищ подполковник, Гаврилов сказал без вас не приходить!

В просторном кабинете начальника политотдела Ерохин сидел отдельно, жался в самом уголке и совсем не был похож на того отчаянно смелого офицера-красавца, которому в Афганистане так благоволила удача. Только теперь я заметил, как сильно изменился внешне: обрюзгший, в мятой рубахе, он легонько гладил верх фуражки, которую почему-то держал в руках, словно этим поглаживанием себя успокаивал. Мне стало понятно, почему Дубяйко так захотелось, чтобы и я участвовал в этом заседании.

Члены партийной комиссии, сидевшие за длинным столом, похожим на биллиардный, старались не смотреть на Ерохина. Они вообще старались никуда не смотреть. Даже один на одного. По зеленому сукну лениво ползала толстая муха, постоянная жительница местного базара, случайно попавшая в кабинет с чужими запахами и непривычным для нее холодком. Начальник ТЭЧ полка майор Парамыгин хотел пстрыкнуть по ней пальцем, она мгновенно улетала. Полетав, возвращалась и снова садилась напротив Парамыгина, тщательно чистила передними лапками громадные глаза и чувствовала себя хозяйкой.

Дубяйко, наблюдая за усилиями Парамыгина, раздосадовано произнес:

– Парамыгин, столько окон открытых, так нет, надо сюда залететь, открой дверь, пусть убирается!

– Кто?! – очнулся Парамыгин.

– Муха, а кто же еще! Командира и начальника штаба не будет. Разговор проведем без них.

– А, может, прихлопнем, вон сколько нас!

– Не дури, кому сказано, открой дверь! – но муха упрямо не хотела вылетать.

В политотделе сразу после отъезда Иванникова прошло собрание. На нем политотдельцы рассмотрели персональное дело коммуниста Ерохина и единогласно исключили из партийных рядов.

О том, как принимались решения в политотделе, мне было хорошо известно.

– У нас есть все основания поддержать решение собрания. Вчера мы пережили позор, позор, которого полк еще не знал, – Дубяйко постучал кончиками пальцев по красной папке, – в принципе, я ожидал, что именно этим все и окончится. Но кто меня слушал? Кто?! Выйти пьяным на сцену, и когда? Когда наступает исторический момент в жизни нашего огромного государства! Мы с вами единогласно приняли обращение к Центральному комитету… Еще раз говорю, позор, и таким офицерам, как этот, – он красноречиво указал на Ерохина, – не место в наших рядах.

Заметив мою улыбку, Дубяйко уперся взглядом:

– Неужели кое-кто из членов партийной комиссии считает иначе? – он раздраженно забарабанил по красной папке, и муха восприняла это как сигнал для более тщательного обследования кабинета. Начала описывать круги вдоль стен, увешанных портретами Ленина, Маркса и Энгельса, поочередно присаживаясь на каждом. – Считаю, коммунисты политотдела поступили верно. Вы это прекрасно понимаете и без меня. Так вот, по данному вопросу я хочу персонально знать позицию каждого.

Все понимали, что исключение из партии в последующем означало для Ерохина и увольнение из Вооруженных Сил, поэтому слушали Дубяйко без особого энтузиазма.

– Майор Сорокин, ваше мнение?

Сорокин вздохнул и пожал плечами.

– Да чего вы завздыхали, Иван Петрович, у нас с вами по Ерохину неоднократно был разговор, и вы соглашались, а теперь что? – и Дубяйко раздраженно выкрикнул, – вы посмотрите на него, разве это офицер?! Это наш позор!!