Михаил Ишков: Адриан

– Ты еще вспомни Лаберия! – в тон ему ответил Адриан.

Император нахмурился.

– Опять за старое?

Адриан пожал плечами, потом жалобно воскликнул:

– Что же делать, великодушный? Скажи, как поступить?! Я безропотно исполню всякое твое повеление.

Император некоторое время молчал – видно, что-то усиленно соображал, потом в сердцах махнул рукой, приклеил напоследок племяннику – дрянной актеришка! – и вышел из зала.

Некоторое время в помещении было тихо. Наконец Адриан перевел дух и, глянув на Ларция, кивком указал в сторону двери.

– Видал?

Ларций, во время разговора имевший вполне служебно-меднолобый вид, в ответ пожал плечами. Потом неожиданно взгляд его заострился. Ему вспомнилась Зия и та коварная уловка, или, как было сказано императрицей, «шутка», которую этот «медвежонок» сыграл с ним вместе с этой беспутной. Желание отыграться, хотя бы намеком, небрежным жестом, движением бровей, внезапно до краев наполнило его. С таким приливом не поборешься! Он невзначай, запросто, как бы напоминая о том, что они долгое время считались друзьями, задался вопросом.

– Действительно, зачем?

Адриан удивленно глянул на префекта.

– Ты это к чему? – спросил он. – Я же хотел как лучше. Я всегда держусь того мнения, что плохой мир лучше доброй ссоры.

– Я не о том, наместник, – возразил Лонг.

На этот раз заострился взгляд у Публия. Он обнял префекта за плечи и повлек к окну, завершенному полуциркульной аркой.

– Ну-ка, ну-ка? – уже у окна заинтересованно спросил он.

– Я не понимаю, зачем в письме, которое ты прислал Марку после начала восстания, упоминать о переговорах, зная, что для императора это неприемлемо? Наилучший предпочитает мириться на своих условиях. Даже в личном, предназначенном исключительно для Марка послании, это было бы неуместно, а тут публично, зная, что твое письмо будет прочитано на претории! Этот совет похож на пощечину. Я не принимаю в расчет «увещевательные меры», в них, по крайней мере, был какой-то смысл. Особенно до того момента, пока не дошли известия о резне в Киренаике. В ту пору восстание вполне можно было притушить административными мерами. Но это к слову. Важно другое – я хочу понять, чего ты добиваешься, подогревая враждебные к себе настроения?

Адриан изменился в лице, снял руку с плеча, чуть отодвинулся от него. Был он на полголовы выше Лонга, разве что в плечах оба были одинаково широки.

– Это кто же меня спрашивает? – зловеще поинтересовался наместник. – Отставной префект или кто-то еще? С чьего голоса ты запел, префект?

– Я всегда говорю своим голосом. Особенно в делах, которые меня мало касаются. Исполняю приказы и верно служу отечеству. Тебя спросил римский гражданин, который трепещет в предчувствии серьезных изменений на самом верху власти.

– Ты тоже заметил? – совершенно запросто, словно не было в предыдущем вопросе ни мурлыканья тигра, ни намека на исполнение чьей-то враждебной воли, спросил наместник. – И как ты находишь дядю?

– На все воля богов, – ответил Ларций. – У него могучее здоровье. В дороге я очень беспокоился за него. Это был ужасный путь. А здесь всего через неделю он уже прежний Марк, подвижный и вдумчивый. Но ты не ответил на мой вопрос.

– Ты, Ларций, всегда отличался исключительной недогадливостью, хотя в когорте исполнительных, не хватающих звезд с неба людей ты лично мною зачислен в центурию не самых глупых служак. Это подтверждает и твой вопрос. Если у тебя хватило ума задать его, значит, у тебя есть ответ. Интересно было бы знать, какой?

– Ты всеми силами пытался уйти от назначения тебя главным усмирителем восставших.

Адриан многозначительно задрал брови, всем видом показывая, что крайне удивлен подобным ответом.

Ларций, зная цену подобным заигранным жестам, продолжил:

– Ты решил остаться в стороне, предоставив другим пачкаться в крови. Пусть Квиет, Турбон, Цельз зверствуют. Пусть устраивают публичные казни и вешают мятежников вдоль дорог в количестве, превышающем все разумные пределы…

– Что ты называешь «разумными пределами»?

– Оставление жителей хотя бы на развод, а не поголовное убийство.

– В этом, Ларций, мы с тобой всегда были союзниками, и я всегда жалел и жалею, что наша дружба не столь крепка, как, например, с Лупой.

– Не будем ворошить прошлое.

– Вот ты и опять допустил бестактность, граничащую с хамством, но я прощаю тебя и мало того, дам правдивый ответ. Вдобавок, в знак уважения, поделюсь с тобой новостью, которая очень касается тебя. Но прежде ответ. Ты прав, я не хочу пачкать руки, потому что у меня есть веские доводы полагать, что с этим населением мне придется жить в дальнейшем. Ты понял меня?