Юрий Тубольцев - Тиберий

— Ты просто трус, ты слишком мал для трона принцепса! — насмешливо реагировала на это Августа. — Ты не Август. Может быть, ты боишься, что я сама в твое отсутствие воцарюсь тут? А что, выйду замуж за вздорного юнца Либона и посажу его на трон! Он хоть и правнук Гнея Помпея, но я сделаю из него монархиста.

Тиберий добросовестно прислушивался к критике, но не терпел насмешек. Еще в молодости он жаловался отчиму, что в народе распространяются сплетни, порочащие их семью. "Пусть говорят о нас дурное, лишь бы не могли сделать нам дурного", — примиряющим тоном успокаивал его мудрый Август. Но Тиберий продолжал терзаться от всякой хулы, брошенной в его адрес или в сторону его близких. Тон матери вызывал в нем отторжение смысла ее слов. Из одного только духа противоречия он готов был остаться при прежнем мнении. Впрочем, в данной ситуации эмоции толкали его в том же направлении, что и разум, то есть призывали никуда не двигаться. Однако, желая утихомирить страсти сограждан, принцепс все-таки собрал сенат и выставил на обсуждение вопрос о мерах по борьбе с мятежом в войсках.

Сенаторы обладали большой собственностью, имели роскошные дворцы и виллы, богатую утварь, образованных рабов и красивых рабынь. Поэтому они очень боялись вторжения варваров или новой гражданской войны и, конечно, хотели, чтобы принцепс совершил миротворческий рейд по хорошо знакомому ему маршруту. О том, к чему это может привести на деле, они не задумывались. Их поведение было подобно реакции человека, увидевшего, как горит сундук с его скарбом, и спешащего бросить в огонь горсть песка или земли, оказавшихся под руками. Но при всем том, сенаторы не смели выступить перед хмурым принцепсом со столь радикальными предложениями. Попробуй-ка, скажи подозрительному, мнительному человеку, чтобы он убрался от них прочь подальше! Поэтому опытные ораторы цветистыми фразами разметили смысловое поле обсуждаемой темы на всевозможные фрагменты и параграфы, зазывая принцепса самостоятельно начертать требуемый узор на этом подготовленном полотне. Но мог ли Тиберий заявить сенаторам, что боится оставлять их без строгого надзора, усматривая в них более злостных мятежников, чем восставшие солдаты? Мог ли он признаться им в своем страхе конкуренции со стороны Германика? Увы, Тиберию в ответ пришлось прибегнуть к длинной бездарной импровизации, как джазовому музыканту в отсутствие вдохновения, которому даже хорошая ритм-секция не способна помочь найти плодотворную идею. Так, скрывая друг от друга собственные мысли, сенаторы и принцепс ораторствовали до заката солнца. По древнему обычаю вместе с заходящим светилом римлянам следовало отправляться на покой. В завершение заседания Тиберий все же намекнул, что он, может быть, выступит в поход, как только это позволит состояние дел.

На следующий день принцепс распорядился о подготовке к путешествию. Начались сборы обоза, слуг и всяческого скарба. Однако "состояние дел" долго не позволяло Тиберию тронуться в путь. Потом случились дурные знамения, затем вмешалась непогода. А народ и сенат все ждали, с надеждой взирая на масштабные сборы.

Тиберий тоже пребывал в неприятном напряжении, но не из-за затянувшегося снаряжения обоза, который не был ему нужен вовсе, а вследствие противоречивых вестей из провинций. Относительно Паннонии у него с самого начала была уверенность в благоприятном исходе событий, он лишь волновался за сына, гадая, насколько успешно ему удастся использовать шанс отличиться. А в Германии события могли развиваться по нескольким сценариям, и все они сулили осложнения Тиберию.

Первоначальный успех Германика, конечно, был благом для государства. Продлись мятеж дольше, перекинься его пожар на Верхнее войско, германцы могли бы воспрянуть духом и открыть боевые действия на территории провинции, взбунтовать галлов и даже идти на Рим, который охранялся только преторианцами и городскими когортами. Однако, туша пожар, полководец пошел на уступки бунтовщикам, а это наносило экономический ущерб государству и было чревато опасностью распространения мятежных настроений по всей армии. С другой стороны, потакая солдатам, Германик простейшим способом увеличивал свою популярность. Но непомерное возрастание авторитета периферийного полководца несет в себе зародыш гражданской войны. Пока легионеры выступали сами по себе, это было только мятежом, но их излишнее послушание Германику могло привести к гораздо худшим последствиям.