Ольга Трушкина - Лилькины истории. Военное и послевоенное время глазами ребенка

– Он хочет забрать нашего Вестника.– Мы заревели в три голоса.

– Как забрать? – испугалась бабушка и тут же обратилась к офицеру по-немецки.

Во время этого разговора фашист очень внимательно приглядывался к бабушке, будто решая для себя какой-то вопрос.

– Все будет хорошо, фрау, – продолжил он по-русски. – Я давать вам продукты, а зобашка забирать себе. У вас все равно он скоро умирать.

Мы поняли, что фашист настроен серьезно и не вернет нам собаку. Немец твердой рукой взял поводок и пошел прочь, уводя с собой упирающегося пса. Тот поджал хвост, и, постоянно оглядываясь, уныло плелся за немцем.

Вестник понял, что больше никогда не вернется домой.

Мы долго стояли в дверях, не веря тому, что случилось. А бабушка успокаивала нас, говоря, что Вестнику так будет лучше. Теперь его будут хорошо кормить, а фашист не обидит собаку, он ветеринарный врач.

Но нам все равно было очень грустно.

Немец не обманул нас. Вскоре солдат принес большую картонную коробку с продуктами: там были консервы, галеты, сгущенное молоко и шоколадки. Мы давно не ели такой вкуснятины. Но даже эти сладости не радовали, все понимали, что это выкуп за любимую собаку.

Последующие два три дня все мысли и разговоры были только о Вестнике: что он сейчас делает? Вспоминает ли о нас?

Бабушка продолжала нас успокаивать, что у Вестника все в порядке, но при этом тяжело вздыхала и тайком вытирала слезы. Как-то вечером мы случайно услышали разговор бабушки с мамой, из которого поняли, что обе они не верят в доброту и порядочность немецкого ветеринара.

– Я думаю, что этот фашист надрессирует Вестника, чтобы натравливать его на наших солдат и пленных, – грустно сказала бабушка.

– Все может быть, – подтвердила мама, – идет война. Немцы совсем озверели.

Несколько последующих днем мы не выходили гулять, без Вестника стало неинтересно.

На память Кире от Киры

Несколько последующих дней мы не выходили гулять, без Вестника стало неинтересно. Только рыжий Женька, который видел, как уводили собаку, переживал горе вместе с нами. Его мама тетя Клава дружила с нашей мамой. У женщин было много общего – мужья воевали, каждое полученное с фронта письмо они перечитывали друг другу по много раз и делились впечатлениями. Но сейчас, во время оккупации, весточки с фронта перестали приходить.

Осень выдалась холодная и дождливая, дни казались длинными и скучными, нам, детям, нечем было заняться. Взрослые были заняты добыванием еды. Правда, благодаря выкупу за Вестника, наше питание улучшилось. Суп с тушенкой был очень вкусным и сытным, но припасы надо было экономить.

По городу ходили тревожные слухи, что арестовывают коммунистов и евреев. Мама не разрешала бабушке выходить из дому – она у нас была еврейкой. Об этом мы с сестрой, узнали совсем недавно. Раньше думали, что мы все русские.

Наш папа был русский, у нашей семьи была русская фамилия. Внешность же бабушки сразу вызывала подозрения – красивая, темноглазая, кудрявая брюнетка. Ей нельзя было попадаться на глаза фашистам. Маму очень беспокоило, что ветеринар хорошо разглядел бабушку и разговаривал с ней по-немецки.

– Пока идут аресты, тебе было бы лучше куда-нибудь уехать, – уговаривала она бабушку.

– Мне некуда ехать, да и как я вас оставлю? Не преувеличивай опасность, все обойдется, – отвечала та.

Но трагедии избежать не удалось. В тот страшный день мама с утра отправилась на рынок, обменять вещи на крупы и муку для заправки супа. Мы с сестрой пошли в гости к рыжему Женьке, у него был день рождения. По этому случаю, тетя Клава напекла кукурузных лепешек и заварила ароматный морковный чай. Бабушка и мои тети оставались дома. Вдруг Клава вскрикнула и прильнула к окну.

– Тихо дети, тихо, немцы идут! Девочки! Они идут к вам в квартиру! Чует мое сердце, быть беде!

Мы с сестрой кинулись к дверям, но соседка остановила нас.

– Стойте, и отойдите от окна. Я сама посмотрю, что будет дальше. – она задернула занавеску и через узкую щелочку наблюдала за происходящим.

Мы замерли на месте, боясь пошевелиться. Вскоре послышались громкие женские крики. Я узнала голоса бабушки и моих тетушек. Трое немецких солдат выталкивали из дому наших родственников и выводили со двора, направив на них оружие. Бабушка обнимала дочерей и что-то кричала по-немецки. Было понятно, что она просила отпустить девочек и взять только ее.

Мы не смогли выдержать этих криков и бросились к окну. Кира заметила нас и хотела позвать, но бабушка зажала ей рот рукой.