Роман Булгар - Пропавшее кольцо императора. IV. Нашествие орды

Но, памятуя о важности порученного ему дела, он ни разу не пропел вслух донесение пославших его Субэдэя и Джебэ. Зато по ночам он с усердием беззвучно шевелил губами, проговаривая письмо про себя.

Когда они благополучно прибыли на место стоянки великого кагана, гонца провели через девять застав таргаудов-телохранителей, очистили густым дымом священных костров.

Наконец, Угхах подошел к желтому шелковому шатру, который на ослепительном солнечном свету переливался, будто золотой. Чистым золотом была оббита дверца шатра. Сквозь пелену изумления гонец разглядел по сторонам от входа необычайно красивой стати жеребцов: одного молочно-белого, другого саврасого. Обоих коней привязали крепкими волосяными веревками к литым золотым приколам.

Подавленный невиданной роскошью, Угхах, как подкошенный, упал на землю ничком. Он понял всю свою ничтожность, и страх сковал его.

От безотчетного и благоговейного ужаса от того, что придется ему встать перед глазами самого великого человека, гонец окончательно потерял дар речи. Сами по себе коленки его задвигались, и тело его предательски поползло назад, во что-то уперлось, жесткое и твердое, и замерло. Так он и лежал на земле, пока два силача из числа таргаудов не подняли его под руки и не втащили в юрту, бросив на толстый и мягкий ковер перед Повелителем Вселенной.

– Говори! – шевельнулись губы владыки монголов и всей Великой степи, подобравшего под себя ноги по степной привычке, сидевшего на широком троне из чистого золота. – Что хотят мне сообщить мои верные нойоны? Они поймали вислоухую собаку Мухаммеда?

Толчок в зад, видно, помог, и Угхах сумел собрать в кулак все свое потерявшееся, разбежавшееся по дальним закоулкам души мужество.

Он чуть приподнялся, с закрытыми глазами, стоя на коленях, тихим, подрагивающим голосом начал петь:

Запев, Угхах обо всем позабыл. К нему пришла былая уверенность, и он залился высоким голосом, как пел монгольские былинные песни:

Слушая певца, Чингисхан утвердительно качал головой. Мудрый его Субэдэй, словно на расстоянии, угадал, прочитал его мысли.

К тому времени он знал, что, убегая от своей армии, шах Хорезма передал своему сыну султану Джелаль эд-Дину перстень с магическими заклинаниями вместе с властью, поняв всю тщетность собственных попыток возглавить сопротивление, всю свою никчемность.

А потому дальний поход двух туменов монголов с того момента превращался в глубокую разведку боем для подготовки нового великого похода на страны заходящего солнца…

Еще звучали последние отзвуки песни, затихая в шелках, а гонец уже крепко-накрепко зажмурился. Раскрыл потом Угхах свои очи и впервые взглянул в серо-зеленые глаза, порой брызжущие дикой свирепостью, недоступного простым монголам владыки. И снова на него накатил безотчетный страх, с головой накрыл его волной. Пораженный своей собственной дерзостью, он снова упал ничком.

Великий каган сидел, привыкший, видно, к такому, невозмутимый. Лицо стало непроницаемым. Прикрыв глаза, он, кивая седой бородой, должно быть, с видимым удовольствием чесал голую пятку.

Для всех он был великим, в душе же он чувствовал себя уставшим от всего стариком. Магический перстень снова куда-то бесследно исчез, а все попытки разузнать о бессмертии окончились безрезультатно…

Постепенно мысли кагана вернулись от прошлого к настоящему. Он с накопленной сполна за долгую жизнь вялой усталостью посмотрел на распростершегося перед ним гонца и в задумчивом раздумье проронил: