Роман Булгар - Пропавшее кольцо императора. IV. Нашествие орды

– Им зачем-то понадобилась Кривая Балка. Помнишь, как-то мы в ней останавливались, когда отец возил нас в Биляр? Оттуда до города рукой подать. Там они нас, верно, с тобой и отпустят…

Будто спиной почуявший за собой неладное, Кокчу обернулся. Он заметил, как его пленники переговариваются, и лицо его нахмурилось.

Он не решил для себя, как поступить с мальчишкой, хотя оставлять в живых младшего братца девчонки смысла особого для себя не видел.

Хотелось ему обставить все хитро, чтобы выглядеть в глазах Амины не жестоким убийцей, а, напротив, человеком слова. Тогда и красавица будет к нему благосклонна. Ему-то ее обмануть труда не составит. А там, со временем, все само и образуется, стерпится-слюбится…

Длинный и извилистый овраг брал свое начало у подножия высокого холма и тянулся вдоль ровного поля, втягивался в дремучий урман. Позволял скрытно подобраться к самому городу, служил он от любопытствующих глаз хорошим укрытием.

Этим частенько пользовались недобрые людишки, тихо отсиживаясь в нем. Стражники эмира время от времени устраивали облавы.

Но яр был слишком велик, извилист и испещрен многочисленными овражками, а потому старание воинов к успеху не приводило.

Командиры высланных на поиски отрядов рапортовали об успешном проведении облав, а разбойнички в это время собирались где-нибудь на поляне в дремучем урмане. Лишь после того, как за дело взялись всем миром, шайки воришек и грабителей удалось изловить.

И каким же стало всеобщее удивление, когда оказалось, что в их ряды затесались сплошь люди пришлые. Не из здешних мест, не булгары по рождению. А все больше из соседних кочевых полудиких племен и народов: буртасы, кыпчаки и башкирцы с мадьярцами, узкоглазые и черноволосые, грязные и страшные на вид.

И после того худая слава Кривой Балки пошла постепенно на убыль. Все больше в ее извилистых оврагах копошился уже мастеровой люд, добывал жирную, лоснящуюся на свету красную глину.

Ее большими возами свозили ближе к городу. Искусные умельцы, храня от других свои секреты, замешивали из нее тесто, укладывали в формы, сушили на солнце, затем обжигали. По сравнению с природным неотесанным камнем кирпич имел большие преимущества.

Кладка с его помощью велась легко, стена получалась на удивление ровной и прочной. С ним не столько возни и мороки, как с камнем…

Неподалеку от пары узковатых глаз, внимательно наблюдавших за разрезанным надвое полем, под неосторожной ногой степняка, в этом дремучем лесу быстро потерявшего свою самонадеянную уверенность, хрустнула сухая веточка, и сотник Угхах вздрогнул, нервно поежился.

– У, мангусы! – проворчал он.

Томящее и изводящее душу, неприятно гнетущее предчувствие, чуть было отступившее в затаенные уголки, на время запрятавшееся после сытного завтрака, вновь накатило тревожной волной, обдало холодком, докатившись до костяшек пальцев, занывших ломящей болью.

– Чтобы ваши души проклятый Эрлик-хан к себе забрал!

Дремучие и непроходимые урманы пугали сына привольных и, как ему в далеком детстве казалось, попросту не имеющих границ степей, наводили суеверный страх. Привыкший к беспредельным просторам Великой степи, в замкнутом и узко ограниченном пространстве сотник терялся, попадая всякий раз в тупик, совершенно не понимая, что ему делать и как правильно поступить в том или ином случае.

Будь они все посреди бескрайней равнины, безошибочное решение пришло бы само собой. А тут сотник чуть ли не панически боялся каждой отбрасываемой могучими деревьями тени. И страх его имел под собой одну вескую причину, наличие которой Угхах скрывал от своих сородичей, как мог. Прошло всего-то чуть больше десяти годков с того самого памятного дня, оставившего на всю жизнь страшную зарубку. Тогда он, сваленный с коня могучим ударом тупым концом короткого копья, угодил в позорный плен к неизвестным им доселе булгарам.

– Вот я вам всем! – погрозил он кулаком неизвестно кому.

По воле Повелителя Вселенной их занесло столь далеко от родного Онона, что они уже и не надеялись вернуться обратно.

Шах Хорезма Мухаммед бежал от праведного гнева великого кагана. И после того, как к их ногам пал поверженный Самарканд, Чингисхан отправил в погоню за грязной собакой, носившей на пальце кольцо Сулеймана, своих лучших и талантливых полководцев: импульсивного и неистового Джебэ-нойона и, в противовес первому, спокойного и рассудительного Субэдэй-багатура, дал им в помощь самолюбивого и непослушного Тохучара…