Лев Жданов - Том 4. Последний фаворит. В сетях интриги. Крушение богов

— Что такое, скажи?..

— Есть купец богатый, из Сирии. Еще не старый. Недавно только он женился. Оба любили друг друга. Нынче он из склада попал домой гораздо раньше, чем всегда. Прошел на женскую половину, в опочивальню жены. Видит, она обнимает, целует юношу, одетого совсем не так, как следует быть одетым гостю. Обезумел сириец, кинулся, ножом ударил юношу. Жена хотела помешать, но не успела. Крикнула только: «Брат мой… брат!» Как мертвая, упала тоже. Оказалось, брат много лет был в плену. Его похитили мальчиком. Он бежал… и вот погиб, едва добрался до родины. Горе теперь там в семье.

— Большое горе… я думаю!..

— Да, горе. А… скажи, Гипатия… у тебя нет сестер… или братьев? Здесь или в Элладе.

— Ты же знаешь, милый, я одна дочь у отца. Отчего это ты спрашиваешь?

— Знаю, знаю. Так, случайно спросил. Ты так бледна… так устала… Я бы хотел перелить в тебя мои силы… всю мою кровь… Милая…

Сразу, отбросив верхнюю столу, он обхватил ее грудь руками и жадно стал целовать.

— Нет… Нет… я не могу… оставь! Сейчас не надо, прошу тебя! — сильно отталкивая мужа, молила женщина.

Еще быстрее, чем припал, — оторвался он от жены, встал, долго, пытливо поглядел на нее и вышел молча.

В обширных внутренних дворах, даже в саду при жилище патриарха ютится не одна тысяча отшельников, аскетов, паломников, пришедших по обычаю справлять, в Александрии праздник пасхи. Целый лагерь раскинулся в течение нескольких дней. Людям дают здесь хлеб, порою — горсть оливок, полкружки пшена. А кому мало этого, те ходят по городу, питаясь подаянием.

Закончив утреннюю раздачу, Петр отослал прислужников, носильщиков с опустелыми корзинами и мешками, на открытой поляне собрал не одну сотню пришельцев, больше отшельников из Фиваиды, и беседует с ними.

— Да, последние времена настали. Четыре века прошло. Четыре коня пронеслися над миром. Конь белый… и черный… и огненный, и чалый. Теперь — грядет судия. Но раньше — антихриста будет царство и воля! Есть уже знаки. Явились предтечи врага Христова.

— Кто? Где? — тревожно летят вопросы одичалых, доверчивых пустынножителей.

— Здесь, в Александрии. Сами видите, разве так раньше принимал владыко гостей пасхальных? А ныне — скудость настала. Одолевают язычники и иудеи! Слабеет вера. Благочестия мало, и жертвы скудны. Восстала жена… как написано в Апокалипсисе. Прельщает она мир. Губит церковь Христову!

— Кто? Где она? Или Господь не поможет стереть главу змия?.. Кто смеет разрушать веру?..

— Есть тут такая. Гипатия, из школы языческой. Кого — красою, кого — умом прельщает. Гибель от нее душам христианским. Она и наместника Ореста зачаровала. Против церкви он идет. Вокруг нее язычники и иудеи сплотились, против Христа распятого!

— Убить такую… убить надо! — раздаются кругом голоса.

— Да… Если ее убрать, великая польза будет для церкви. Подумать надо, как? Защита у лукавой сильная… Да мы придумаем, — радостно уверяет Петр… — А то, даже церкви закрывать собирается, проклятая ехидна.

Гул злобы и ярости перекатывается над толпою. Люди готовы тут же кинуться, разорвать первого, на кого укажет лукавый подстрекатель. Но время еще не пришло. И Петр успокаивает свою человеческую свору.

— Слушайте, отцы и братия. Будьте готовы, как невесты, ждущие жениха в час полночный. А я приду, скажу вам, когда ударит час. Нынче же, после обедни — трапеза вам будет горячая от отца патриарха, да живет он много лет нам на радость, на украшение церкви.

— Многая лета…

Под эти крики ушел к владыке Петр доложить об успешной работе своей.

Вечером дольше обычного пришлось Гиераксу ожидать на берегу, пока пришла Гипатия.

Бледная, с черными кругами вокруг глаз, тяжело опустилась она на выступ скалы, где можно было сидеть, как в кресле. Молча дала пожать свои руки и загляделась в темную морскую даль.

— Ты больна, Гипатия? — осторожно задал вопрос Гиеракс. — Или это погребенье так повлияло на тебя? Ведь ваш мудрец, Плотин? Он был уж очень стар… и хворал долго. Надо было давно ожидать.

— Да… Мы ждали. А теперь больше нечего ждать! И потом, треск огня. Вой наемных плакальщиц. Запах обугленного тела. Где ум? Где мысли высокие? Все — небольшая куча золы. Значит, душа — воздух? Значит, мысль, гений, творчество — проблески простого пламени, окутанного парами влаги, связанного нитями жил и тяжей? Ни богов, ни Разума… ни духа! А мы так гордимся собою. Трагедию играем в жизни. И комедией является развязка. Бездарно! Стоит ли жить, Гиеракс, подумай.