Лев Жданов - Том 4. Последний фаворит. В сетях интриги. Крушение богов

Он поманил ближе Аракчеева, который, изогнувшись, подошел, словно пес, неуверенный: приласкают или побьют его хозяйские руки?

— Подойди. От тебя я не имею тайн. Не должен иметь их и мой наследник! Слышите, сын мой?..

Мгновенно подавив глубокую внутреннюю брезгливость, какую всегда питал к Аракчееву, юноша протянул ему руку и ласково, дружески проговорил:

— Рад, что мог найти хотя бы одного истинного друга себе и его высочеству. Прошу не отринуть и моей дружбы, Алексей Андреевич!

— Ваше высочество! — благоговейно, с сиянием на деревянном лице своем забормотал Аракчеев. — Слов не хватает!.. Господь видит сердце верного раба вашего… и ихнего высочества… И до смерти без лести предан останусь… по гроб!..

Быстро, неожиданно толстые влажные губы коснулись руки Александра, потом в плечо у локтя чмокнули Павла. А юноша, пользуясь минутой, отер незаметно о мундир руку, на которой чувствовал озноб и дрожь, как от прикосновения жабы.

— Ну, довольно болтовни. К делу… Я убедился, ваше высочество, чиста душа ваша передо мною, государем и отцом вашим! Но все же испытать, проверить желаю…

Вдруг, напыжась, стараясь принять царственную осанку, что при маленьком росте и неуклюжести полного тельца казалось лишь смешным, Павел строго спросил:

— Присягу принять отцу и государю вашему на верное подданство сейчас же не желаете ли? Вместе с братом своим младшим? А?

Так и колют, так и сверлят блестящие воспаленные глаза отца сына.

А тот сразу широко улыбнулся, словно что-нибудь приятное увидел.

Вот как раз то, чего надо. Присяга снимет груз ответственности с души и совести юноши. Останется исполнять приказания отца и больше ничего. Пусть другие стараются, разыгрывают трудные роли в трагикомедии жизни. А он, Александр, займет место зрителя, и больше ничего ему не останется желать.

Поспешно, радостно звучит ответ сына на вопрос отца:

— Готов, когда угодно вашему высочеству… Клянусь и присягаю по доброй совести…

— Стойте, стойте. Аракчеев, другого зови. Дай Евангелие, крест… И свидетелем будь… Но пока ни слова старухе, ваше высочество… Это ей сюрприз будет, когда помрет… Ха-ха-ха… Слышите?!

— Слушаю, ваше величество!

— Величе… Да, да, вы правы! С этой минуты я — величество, я — государь ваш и всей земли… Ха-ха-ха!.. Назло всем… и ей… и ей… моей матушке доброй… Великой Екатерине. Я таки «величество», а не кто другой!.. Я! Один я!..

Через неделю после этой присяги Александр отправил бабушке собственноручное следующего содержания письмо:

«Ваше императорское величество!

Я никогда не буду в состоянии достаточно выразить свою благодарность за доверие, каким ваше величество изволили почтить меня, и за ту доброту, с какою изволили дать собственноручное пояснение к остальным бумагам. Я надеюсь, что, судя по моему усердию заслужить неоцененное доверие и благоволение вашего величества, убедиться изволите, насколько сильно я чувствую значение милости, мне оказанной.

Действительно, даже своею кровью я не в состоянии отплатить за все то, что вы соблаговолили уже и еще желаете сделать для меня. Бумаги эти с полною очевидностью подтверждают все соображения, которые вашему величеству благоугодно было сообщить мне и которые, если позволено будет мне высказаться, как нельзя более справедливы. Еще раз повергая к стопам вашего императорского величества чувства моей живейшей благодарности, осмеливаюсь быть с глубочайшим благоговением и самою неизменною преданностью.

Вашего императорского величества всенижайший, всепокорнейший подданный и внук

Вглядывается Екатерина в тонкие, связные строки французского текста письма, и спокойствие охватывает ее душу:

— Вот и слава Богу! Главное сделано. Счастлива будет Россия воистину под рукою моего внука… Избавлена она от сына моего любезного, от этого безумца!.. Теперь хоть и умереть можно… Я отслужила свои, почитай, сорок лет… На покой пора!..

Где-то близко стояла смерть, подслушала державную старуху, которая и не чует, что под конец самый дорогой ей человек пошел против ее могучей разумной воли…

Пятого ноября около десяти часов утра последний роковой апоплексический удар застиг Екатерину.

Растерялся, обезумел совсем весь «старый двор»… И все остальные тоже как ошалелые бродят… Зубов, бледный, с красными глазами, на коленях стоит у матраса, на котором пока на пол прямо положили умирающую государыню. Хрип вылетает из груди. Больная дышит так судорожно, тяжело! Лицо потемнело… Врачи напрасно хлопочут…