Лев Жданов - Том 4. Последний фаворит. В сетях интриги. Крушение богов

Хотя по обязанности столько же, как и по усердию, Протасов часто делал подробные доклады императрице о любимом ее внуке, но все-таки он мог думать, что когда-нибудь бабушка попросит на просмотр записи, которые, как она знала, ведет воспитатель. Наконец, даже на будущее время не желал осторожный придворный оставлять сомнительных заметок, неприятных, даже обидных для будущего повелителя. И потому его записи дышали такой же почтительностью и скромностью, как его устные доклады: осторожность и преданность сквозили в них из каждой строчки… И только между темными строками порой нечаянно проступал смутный и затушеванный облик истины без прикрас…

Когда Екатерина узнала о «возмужалости» внука, о перемене его поведения с дамами, о его снах тревожных и грезах наяву — она решила дело просто:

— Пора женить Александра! — сказала она.

И немедленно привела в исполнение разумное решение.

Конечно, сам Александр не мог бы точно и ясно рассказать, как это вышло, но он, как и все окружающие, понимал, что его возмужалость и приглашение бабушкой немецких двух принцесс, прикативших в столицу по «дороге невест», имеют прямую, тесную связь между собой.

Теперь это особенно сильно почувствовал юноша. И смущение, неловкость, досада, в то же время ожидание чего-то неизведанного, большого — все сильнее овладевали им.

«Вот сидят они обе… О младшей, конечно, говорить не стоит. Это „обезьянка“, малышка, очень миленькая, но такая!..»

Александр едва удержался, чтобы тут же, при всех, не состроить гримасу, изобразить миленькую, худенькую мордочку Дорхен с ее мышиными, блестящими глазками. Именно с наступлением возмужалости какие-то странности появились в поведении Александра. Он полюбил колкие насмешки и двусмысленные каламбуры, которые раньше казались ему незанимательными. Всех передразнивать, всем подражать стал юноша, не оставляя в покое даже самого грозного Павла и всеми обожаемую бабушку, которая как-то отошла незаметно от сердца внука, хотя еще так недавно он просто обожал ее со всем пылом детской, трепетной души…

Сдержавшись от гримасы по адресу Фредерики, Александр кинул быстрый взгляд на Луизу. И странно: в ее наружности ничего не бросилось ему в глаза такого, что можно было бы осмеять, передразнить. Милая девушка. Даже скорее похожая на мальчика с ее свободной манерой и сильным телом, которое не могли укутать совершенно и эти холодные, ревнивые спирали стальных фижм…

«Наверное, эта Луизхен была бы хорошим товарищем игр и забав. Хоть и опускает глаза, а они у нее такие веселые, шустрые!» — по-русски почему-то думает юноша вразрез чинной немецкой речи, звучащей сейчас кругом, как и всегда почти при дворе Павла.

А тут же иные мысли выплывают в душе Александра, от которых пурпуром заливается его обычно бело-розовое, чистое, как мрамор, лицо.

Значит, скоро всему конец? Неясным томлениям, жгучим снам, мимолетным острым ощущениям, какие переживает он при случайных ласках, срываемых мимоходом у окружающих девушек и дам. И никаких приключений, ни турниров, ни завоевания любви у избранной подруги сердца? Так грубо, просто, как у крестьян: родители и бабушка выбрали жену и повенчали «парня», чтобы «не баловался» и привел детей в дом.

Слезы досады готовы хлынуть у юноши, и он вдруг совсем недружелюбно поглядел на Луизу.

Ее глаза в этот миг снова встретились с глазами юноши второй раз в течение вечера. И столько страха, опасения, но в то же время кроткой, покорной мольбы прочел юноша в этих голубых, с расширенными, потемнелыми зрачками, очах, что ему стало невольно жаль девочку.

«Она тоже не виновата. Уж ей-то поневоле приходится повиноваться воле родных, воле этой всемогущей бабушки его, русской императрицы, которая далеко за пределами собственного царства умеет проявить свое влияние…»

И опустил, как виноватый, глаза свои юноша, даже голову склонил немного, как будто хотел немым поклоном просить извинения у девушки за обидный, гневный свой взгляд.

Но в эту минуту как раз часы пробили восемь.

— Ба, пора уже и собираться на прием к ее величеству! — громко объявил Павел. — Мы там, конечно, сейчас увидимся снова, мои милые принцессы? Рад был вас видеть и приветствовать у себя…

Общий поклон — и цесаревич с супругой, почти одновременно с обеими принцессами, после реверансов отступившими к дверям, покинул гостиную, где свита еще долго на разные лады обсуждала все подробности сегодняшних «смотрин».