«Распят при Понтии Пилате».
— Распни его! — Это был новый звук. Не зловещее пение из ночного кошмара, а реальный звук, полный ненависти, идущий из-за стен. — Распни его!
Клавдия встала, чтобы одеться, когда в комнату ворвался раб-грек.
— Моя госпожа, вы должны идти, пока не стало слишком поздно. Хозяин сидит на суде, а священники жаждут крови.
— Что это за крик снаружи?
— Скопище народа. Еще слишком рано, чтобы собралось так много людей. Должно быть, люди из Храма работали всю ночь, чтобы согнать такую большую толпу. Приговор будет вынесен прежде, чем у остальной части Иерусалима будет возможность объединиться ради спасения вашего назарея.
Клавдия оделась быстро и без своей обычной тщательности. Сегодня ее не интересовало, как она выглядит; она просто должна была быть пристойно одета, чтобы появиться перед мужчинами, присутствующими в суде. Когда она взглянула в зеркало, ее поразила внезапная мысль.
— Где Пило? Он еще не проснулся?
— Нет, моя госпожа. Он еще в постели.
— Хорошо. Будь рядом с ним и проследи, чтобы оставался там. Если он проснется, держи его подальше от стен, насколько можно. Я не хочу, чтобы он услышал или увидел что-нибудь из того, что происходит в городе.
— Конечно, моя госпожа, — ответил раб-грек, и Клавдия выбежала из комнаты, чтобы выполнить самую главную миссию в своей жизни.
Клавдия Прокула сделала все возможное, чтобы скрыть свое отчаяние и отвращение, когда вступила во внутренний двор, ставший временной судебной палатой. Пилат сделал эту уступку первосвященникам, которые не могли войти в официальные римские помещения, не рискуя оскверниться на Пасху. Это место было закрытым и частным, недоступным толпе, собравшейся за стенами. Пилат велел принести свое кресло и сел на возвышении на место римского судьи. Позади него стояли двое верных стражников, голубоглазый Претор и грубый человек, который не нравился Клавдии, по имени Лонгин. На помосте по одну сторону от Пилата стояли Анна и Каиафа, по другую — представитель Ирода. Подозрительным выглядело отсутствие представителя Храма, Иаира.
На полу перед ними, связанный и истекающий кровью, стоял Иса Назарей.
Клавдия посмотрела на Ису из-за занавеси. Казалось, он почувствовал ее присутствие прежде, чем увидел ее. На миг, который показался вечностью, их глаза встретились, и Клавдию охватило то же самое ощущение чистой любви и света, которое она почувствовала той ночью, когда был исцелен Пило. Она не желала отвести взгляд или лишиться теплоты, которую излучал это человек, стоявший перед ними. Как могли другие не ощущать этого? Как могли они находиться в этом закрытом пространстве и не видеть яркого солнечного света, который исходил от этого святого существа?
Она кашлянула, чтобы предупредить мужа о своем присутствии. Пилат взглянул вверх из своего кресла и узнал Клавдию.
— Господа, прошу меня извинить, — сказал прокуратор, вставая со своего места судьи, чтобы подойти к жене. Клавдия отвела его подальше от чужих ушей и почувствовала, как ее охватывает паника, когда она взглянула на мертвенно-бледное лицо своего мужа. Капли пота выступили у него на лбу и на висках, хотя это было довольно прохладное утро.
— Я не вижу здесь легкого выхода, Клавдия, — сказал он тихо.
— Понтий, ты не можешь позволить им убить этого человека. Ты знаешь, кто он.
Пилат покачал головой.
— Нет, я не знаю, кто он, и поэтому мне трудно вынести приговор.
— Но ты знаешь, что он праведный человек и везде творил добрые дела. Ты знаешь, что он не совершил никакого преступления, которое заслуживало бы сурового наказания.
— Они называют его бунтовщиком. Если он представляет собой угрозу Риму, я не могу оставить его в живых.
— Но ты же знаешь, что это неправда!
Пилат на минуту отвернулся от нее. Он глубоко вздохнул, прежде чем взглянуть в лицо своей жене:
— Клавдия, меня терзают муки. Этот человек бросает вызов всему римскому разуму и логике. Вся философия, которую я когда-либо изучал, не может найти решения. Мое сердце и вся моя природа говорит мне, что он невиновен, и я не могу осудить невинного человека.
— Так не делай этого! Почему это так трудно? У тебя есть власть спасти его, Понтий. Спаси человека, который вернул нам нашего сына.
Пилат провел руками по лицу, вытирая пот.
— Это трудно, потому что Ирод призывает к его казни и говорит об этом с утра.
— Ирод — шакал.
— Верно, но он — шакал, который этим вечером уезжает в Рим, и у него есть власть уничтожить меня перед Цезарем, если я вызову его недовольство. Этот человек может свалить нас, Клавдия. Разве это того стоит? Разве жизнь еще одного иудейского бунтовщика стоит того, чтобы отказаться от нашего будущего?
Читать дальше