Дмитрий Аккерман - Кацетница

Русские опасались соваться в лес, хотя все знали, что ОУН ушел. Правда, иногда русские проводили облавы, неизвестно на кого, и тогда издалека слышались выстрелы и лай собак. Но это было в другой стороне от дальних хуторов, и мы ничего не боялись.

Деревенские знали меня с детства и принимали в свою компанию, но все равно немного сторонились – да и я сама как-то стала замечать, что их простые игры и разговоры о всяких деревенских событиях интересуют меня все меньше. Говорить с ними о музыке или о картинах было невозможно, хотя они все были грамотные. В Бобрках была школа, но после прихода русских в ней стало еще хуже, чем во Львове. Половину учителей арестовали, кто-то уехал в Германию, а язык новых учителей деревенские ребята вообще не понимали. Поэтому в школу в тот год мало кто ходил.

А меня вообще в школу никто не посылал, да я и сама бы не пошла. В свою я еще, может, и вернулась бы, а сидеть в одном классе с деревенскими и смотреть, как они стараются сделать то, что мне дается легко и сразу – увольте. С мальчишками еще можно было побегать и поиграть в лесу, но вот учиться – нет.

Эх. Как-то там мои любимые подруги. Они уже обогнали меня на целый класс, пускай и в русской школе. Сейчас, наверное, ходят нарядные, в новой форме – из-за забора детдома мы видели, какая форма теперь в городских школах. У нас такая раньше была у гувернанток.

У меня вдруг появилась безумная идея позвать Алю и Кристину на свой день рождения. Правда, непонятно, как подать им весточку, и как они будут добираться. Ладно, до Перемышлян ходит автобус, но оттуда еще пятнадцать километров… Эх, наверное, придется оставить эту идею – а как было бы здорово прогуляться с ними по центральной улице, под ручку, под взглядами деревенских…

А может… правда, бабушка расстроится, но ей можно сказать, что я ушла с ночевой на дальние хутора. Один раз я так уже ходила, правда, мне страшно не понравилось спать в колючем сене. Кого только уговорить довезти до Перемышлян – а так и деньги еще остались, и ехать до Львова на автобусе всего час.

А еще было бы здорово, чтобы все оказалось как в сказке. Чтобы во Львове вдруг не стало русских, а дома ждала мама и папа… и все было бы как прежде.

Однако к поездке надо было подготовиться. Старое платье, в котором я сбежала из детдома, не годилось – оно совсем поизносилось. Бабушка не покупала ничего из одежды – считала, что мне еще рано красоваться, и только перешила мне одно платье из своего старого, правда, совсем в хорошем состоянии. Я в этом платье была какая-то очень взрослая и потому не любила его надевать, хотя бабушка иногда и заставляла.

Пришлось полюбить. Оставшиеся полмесяца до дня рождения я его так и не снимала. Как надела на 1 мая, на праздник, который председатель колхоза сказал проводить вместо Пасхи, так практически все время в нем и ходила, несмотря на то, что уже было тепло и можно было вообще бегать в тонком ситце.

Желательно было бы еще раздобыть денег, однако с этим был вообще полный караул. У деревенских детей была какая-то мелочь, в основном старые польские деньги, которыми они играли в пристенок и которые не имели никакой ценности. У взрослых, включая бабушку, выпрашивать было бесполезно – только насторожишь.

Но до дня рождения я так ничего и не придумала. Да и какой тут, в общем-то, день рождения, в деревне – все равно после того, как забрали деда, ни веселья, ни особой еды в доме не стало. Пару раз бабушка ездила во Львов, узнавала, когда выпустят деда, но ей сказали, что следствие еще даже не началось, и чтобы она не ездила и не мешала, а то и ее посадят. Так что выпила она за мое здоровье рюмку горилки, а мне налила такую здоровую стопку вина, что меня сразу повело. На этом день рождения и кончился, разве что курочку сварили – но мне, если честно, было больше жалко курочку. Неприятно это как-то, когда живое существо вот так бегает-бегает по двору, кудахчет, а потом ты его ешь…

Решимости сказать бабушку про «хутора» я набралась только через день. Да оно и к лучшему – как раз суббота. И ребята действительно собрались на хутора – только позднее, чем собиралась я. Ребятам я заранее сказала, что не пойду, засунула выданную мне чекистами бумажку наподобие документа вместе с деньгами в лифчик и задами выбралась на дорогу.

Было рано, и попутчики не заставили себя долго ждать – в Бобрках не было своего базара, поэтому все ездили в Перемышляны. Главное – было не попасться к близким соседям, иначе уже вечером обо всем рассказали бы бабушке. И так уже риск был велик, что она все узнает и расстроится.