Иван Стаднюк - Люди не ангелы

— Что-то замуровано, — ответил Юра и, взяв у него лом, стал расшатывать каменную кладку.

Через некоторое время в стенке уже образовалась дыра, из которой ударил сладковатый и тошнотворный запах тлена. Федот торопился скорее посветить в глубь нее, но Юра все продолжал обваливать камни.

— Хватит! — не вытерпел Кузьма Лунатик. — Давай поглядим, что там сховано!

И вот в луче фонаря открылась высокая и просторная пещера. Вдоль стен — спаянное ржавчиной железячье — то ли сабли, то ли косы… Груда поросших плесенью книг в углу. Истлевшая, почти черная солома. На соломе что-то белело… Человеческий скелет! Рядом со скелетом — заржавевшая узенькая кровать с сохранившимся тюфяком, а на кровати среди каких-то лохмотьев тоже устрашающе белели кости.

Юра молча оттеснил от дыры Кузьму и Федота и несколькими ударами лома обвалил каменную стенку до основания. Затем все зашли в пещеру. Обратили внимание на свисавшую железную трубу, обросшую темно-коричневой коростой. Кузьма взялся за нее руками, осторожно пошатал и с изумлением проговорил:

— У меня же стол на этой трубе держится. А ну, посвети вверх!

В потолке увидели нишу, сквозь которую обвалились черные от гниения доски. Верхние концы досок были прижаты к закраинам ниши книгами темными, заплесневевшими, сросшимися. Стало ясно, что книги, которые лежали в углу пещеры, упали оттуда… И Кузьма вспомнил тот далекий день сорок первого года, когда он с учителем Прошу втаскивал в погреб скрыню с книгами.

— То ж учительский льох! [4] Льох — так зовут на Подолии погреб. — с удивлением воскликнул старик. — Его немцы гранатами обвалили!

Луч фонаря снова опустился вниз. Трудно было оторвать глаза от человеческих костей. Скелет, лежавший на соломе, был длинным и узким. Белый, как большой булыжник, череп покоился на сбившихся, не тронутых тленом светло-желтых женских волосах. На шейных позвонках тускло краснели бусины мониста. А на длинные кости ног были надеты черные ветхие валенки.

На кровати среди истлевших лохмотьев лежал скрюченный скелет подростка.

— А может, это… Христя и Иваньо? — с дрожью в голосе пролепетал Кузьма Лунатик.

Давно уже Степан не чувствовал себя таким молодым и сильным. Стоит ему только взмахнуть руками, и он легко поднимется над этой колчевато-скалистой землей. И вот он уже машет и летит. Бесстрашно, с упоительным восторгом, неторопливо проплывает над зияющим таинственной чернотой ущельем, над приземистыми окаменевшими деревьями. Нет, они совсем не похожи на деревья, но Степан откуда-то знает, что это именно деревья, как знает, что вон за тем глыбистым мрачным холмом сейчас откроется зеленое море равнины. Откуда он все это знает?.. За холмом действительно раскинулась памятная равнина — пустынно-дикая, безбрежная, но почему-то не зеленая. Степан летит над ней и удивляется: мертвенно-серая земля покрыта трещинами, которые чем-то напоминают морщины на лице давным-давно умершей матери… А вот и мать улыбается жалостливой улыбкой; она одиноко стоит среди равнины и зовуще тянет к нему руки. Степан плавно опускается на землю возле матери… Но это же не мать! Это первая жена его, Христя, сгинувшая куда-то в войну! Она стоит босая в росной траве (откуда же взялась трава?!) и заплетает длинную тугую косу — желто-светлую, как жаркое цветение подсолнуха.

— Христя, куда ты увела нашего Иваньо? — с робкой надеждой спрашивает у нее Степан, но голоса своего не слышит и чувствует, как холодеет в груди оттого, что Христя смотрит на него с испугом; она пятится, встряхивает головой, отчего коса ее распускается, закрывает лицо, а затем и всю Христю. И вот уже перед Степаном не волосы Христи, а желтое облако. Поглотив Христю, оно медленно уплывает в хмурую и холодную высь…

Степан начинает понимать: все это ему снится. И чтобы удостовериться в этом, кусает губу, как делал в детстве. Но вот только не может он вспомнить, должна ли губа во сне болеть, когда прикусишь ее, или не должна. Сейчас губа не болит. «Сон ли это?» — напряженно думает Степан, видя, как тает над ним желтое облако, в котором скрылась Христя.

И, ощущая гнетущую тоску, он одиноко стоит среди знакомой, удивительно знакомой равнины. Догадывается, что эту равнину уже видел в других своих снах. А может, не в снах? Может, давний предок его жил на этой земле, видел ее вот такой, и память предка каким-то чудом воскресла в его памяти?..

Степану кажется, что он сейчас еще подумает, приглядится к равнине и вспомнит что-то важное и очень нужное. Он пытливо оглядывается по сторонам и вдруг видит высокий курган, поросший белесым, метельчатым ковылем. Сердце Степана вздрагивает: он узнает курган, узнает черную от угасшего костра плешину на нем. Да ведь это он, Степан, жег там когда-то костер!..