Булат Диваев - Девичья гора. Роман

Ей было совершенно безразлично, что говорят в свете про этого, как ей казалось, побитого жизнью человека, который через страдания и лишения смог сберечь свои принципы и веру. При этом для Екатерины очень важным представлялось именно то обстоятельство, что он, Александр, имеет принципы, дающие его жизни некий смысл и направление. А в чём же был смысл самих принципов и был ли он в них вообще она не задумывалась. Созданный её живым и ничем незамутненным воображением образ страждущего за благое дело человека был настолько притягательным, что теперь она жила только этим образом в сердце.

Неожиданно появившаяся тень, появившаяся из-за угла, заставила её замедлить шаг. Она успела сделать ещё пару шагов, как крестьянка-прислужница появилась вслед за своей длинной тенью, обычной для этого времени дня.

– Доброе утро, сударыня, – поприветствовала хозяйскую дочь прислужница и, попыталась сделать реверанс, как обучала их гувернантка, но это получилось крайне неуклюже.

– Благодарю, – ответила ей Екатерина. – И тебе тоже доброго дня, дай Бог! – при этом, она мечтательно посмотрела куда-то вдаль что-то проговорив про себя а затем быстро перекрестилась, повернувшись в сторону, где стояла церковь.

– А я Вас разыскиваю. – вдруг украдкой прошептала прислужница, словно кто-то за ними приглядывает. А затем подошла к Екатерине и стала поправлять её платье. И в какой-то миг сунула в её руки лист бумаги.

Екатерина удивилась было, но внезапная догадка, судорожно промелькнувшая в её голове, заставила забиться её сердце, отчего заволновалась кровь в жилах и это волнение приятной истомой обволакивало всё её нутро.

– Откуда? – спросила Екатерина, понявшая, что это письмо от её любимого. «Он рядом! Он здесь!» – радостно подумала Екатерина.

– Не ведаю я, сударыня. – потупив взгляд проговорила прислужница. – Мне велено лишь передать Вам.

Екатерина же уже развернула листок и стала с прежним волнением торопливо читать.

«Душа моя, Екатерина Андреевна!

Спешу уведомить Вас, что моё сердце, душа и тело всецело навеки вечные отданы лишь Вам одной и никакие препятствия не остановят меня на пути к Вам. Ежели будет Вам угодно, я, вопреки запретам Вашего батюшки, Андрея Степановича, решусь ворваться в его имение и освободить вас из плена. Ваше слово, Екатерина Андреевна и я не медля буду у Ваших ног!

Ваш покорный слуга, А.»

Читая эти строки у Екатерины Андреевны затряслись руки и на глазах проступили слёзы. Она поднесла листок к губам и со всей нежностью, на какое только способно любящее сердце, поцеловала его. Она прикрыла глаза и не смела оторвать свой поцелуй от листа. Простояв так несколько мгновений, она вдруг вспомнила, что прислужница стоит рядом и от этого смутилась. Ей подумалось, что не следовало бы показывать свои чувства при человеке низшего сословия, однако заметив, что та стоит спиной к ней, успокоилась.

– Постой тут, я сей же миг! – приказала она прислужнице и шурша платьем быстрым шагом направилась в свою часть дома.

Войдя в свою комнату она торопливо подошла к столу и села за него. Затем она достала из выдвижного ящика чернильницу, перо и чистый лист бумаги. Обмакнув перо в чернильнице она стала писать ответ Александру.

Получив письмо от свой возлюбленной, Александр обрадовался и озадачился одновременно. Рад был он тому, что его чувства, столь неожиданно проявившиеся в нём, были взаимны. Озадачен же был тем, что Екатерина не приняла или же не поняла его намека на побег и тайное венчание.

«Милостивый Александр Александрович! – писала Екатерина, в своём письме , – Не смею отрицать, что и Вы не безразличны мне. Скажу более. Я готова ждать встречи с Вами хоть до скончания века. Но не смею я перечить отцу своему и маменьке. И говорю Вам, что отец мой хоть и скор на руку, да отходчив. Тешу себя надеждой, что спустя короткое время от простит нас и наши злоключения благополучно завершаться. Навеки Ваша Е. А.»

А Александр же не знал, как возможно добиться прощения Андрея Степановича, который, говорят, слово дал, не пускать в свой дом людей замешанных в происшествии декабря восемьсот двадцать пятого года. А слово дворянина это его честь. А с честью не шутят. Только смерть может быть оправданием для не выполнения слова…

«Какое может быть прощение, если император сам до сих пор не соизволит полицейский надзор надо мною учиненный, снять? – горестно размышлял Александр, – А это подтверждение того, что я есть лицо неблагонадёжное. И всякий, кто посмеет иметь со мною иметь всякое, хоть даже самое малое дело, будет причислен к этому же кругу лиц.»