Юрий Тубольцев - Катон

Перед тем, как двинуться навстречу врагу, чернеющему густым строем во всю ширину равнины, консул напутствовал воинов небольшой речью. Он говорил об Отечестве, о многочисленном и свирепом неприятеле, обрушившемся на Италию, словно стая саранчи, уничтожающей все живое на своем пути, о поражении Лентула, безответственно отнесшегося к делу, и закончил обращение такими словами: "Солдаты! Да, перед нами рабы, но они забыли об этом, и наш долг - напомнить им их место, иначе нам самим придется забыть, что мы - римляне. Вперед!" После речи полководца все воины посерьезнели и приняли столь решительный вид, что даже Катон поверил в успех. "Не может быть, чтобы те, сколько бы их ни было, победили нас, ведь за нас сама история", - думал он, пришпоривая коня и одновременно следя за равномерностью аллюра своего подразделения.

Противники сошлись в битве с равным ожесточением, и долго ни одна из сторон не могла сколько-нибудь заметно потеснить другую. Однако римлянам пришлось сильно растянуть строй, чтобы перекрыть весь фронт, а спартаковская фаланга имела большую глубину и самою своею массой оказывала давление на неприятеля. Римская конница тоже не сумела разом опрокинуть врага и увязла в рукопашном бою. Около часа богиня Победы напряженно следила за ходом битвы, а потом, наконец, сделала выбор, и дальнейшее слилось для римлян в сплошной кошмар.

Призыв консула и вся торжественно-мрачная обстановка начала сражения, волнующие звуки труб, горнов, блеск доспехов, знамена со сверкающими на солнце серебряными орлами разбудили в римлянах дух предков, и на какое-то время они предстали врагу в грозном могуществе победителей Пирра, Ганнибала, Филиппа, Антиоха, Персея, но теперь первоначальный пыл иссяк, они поняли, что легкой победы не будет, и вновь обратились в самих себя, в жадных, трусливых и циничных слуг алчности. Добычей в столь жаркой битве не пахло, и все их помыслы устремились к сохранению жизни. Римляне поддались напору спартаковцев, сломали строй, и вся их фаланга разом рухнула. В следующий миг они уже беспорядочно бежали к своему лагерю, подвергаясь жестокому избиению со стороны преследующих. Отдельные потомки Горация, Торквата и Сцеволы сверхче-ловеческими усилиями держались на месте и яростно рубили чуть ли не сплош-ную массу нахлынувшего вражеского потока, но скольких бы противников они ни сразили, их самих все равно ждала неминуемая гибель. Так лучшие из римлян, в последний раз явив миру стать героев, оставались на поле боя, облегчая другой, быстроногой части сограждан возможность и дальше скатывать Рим вниз по склону истории.

Наверное, аналогичная участь постигла бы и Катона, который никак не мыслил себя бегущим от врага, да еще столь презираемого. Но его спасло то обстоятельство, что он теперь отвечал не только за себя, но и за тридцать человек своей турмы. Сознавая новую роль, Марк, как только началось отступление, прекратил звенеть мечом о щиты и секиры конкретных противников, и принялся наводить порядок во вверенном ему подразделении. Вымуштрованные воины самим себе на удивление слаженно и четко выполняли все команды и вместе с десятками примкнувших к ним всадников других, рассеянных врагом турм, организовали отпор неприятелю. Некоторое время отряд Катона сдерживал наступающих, но затем, следуя логике битвы, тоже начал отходить назад, совершая, однако, этот безрадостный маневр в полном порядке, благодаря чему избежал потерь.

Только близость лагеря спасла римскую армию от истребления. Спартаковцы не стали штурмовать укрепления и лишь обстреляли укрывшихся за валом беглецов едкими насмешками, после чего с гордым видом возвратились в свой стан.

Глубокой ночью Геллий поднял остатки легионов и повел их в глубь Ита-лии, подальше от победоносного врага, бросив тела нескольких тысяч соотечественников без погребения, что, по римским понятиям, являлось не меньшим преступленьем, чем поражение в битве. Войско с поблекшими "орлами" на древках поникших знамен унылой вереницей без отдыха плелось остаток ночи и весь следующий день. Новую ночь римляне провели в кое-как устроенном лагере, а наутро собрались продолжать печальный марш, но тут пришла весть, что Спартак не стал их преследовать, а, наоборот, двинулся дальше на север с явным намерением покинуть Италию и за Альпами распустить освобожденных рабов по своим странам. В лагере Геллия возникло оживление, постепенно переросшее в ликование. Отступление было приостановлено, и солдаты принялись залечивать раны и запивать досаду неразбавленным вином.