Юрий Тубольцев - Катон

- Цезарь - нехороший человек, и он побежден твоим благородством, Порций, но от него зависит судьба наших состояний и наши жизни...

- Однако признайте, что и от меня кое-что зависит, - подавляя брезгли-вость, перешел Марк на понятный собеседникам язык.

- О да, Порций, ты волен распоряжаться нашей жизнью...

- И состоянием, - выразительно уточнил Катон.

- О да! - испуганно вскрикнули почтенные хозяева богатого города Утики.

- Но ведь ты милосерден, Порций, ты не разоришь нас? Этим ты испортил бы свое имя для истории, ты уподобился бы Цезарю, грабящему и врагов, и друзей!

- Мое имя не для ваших уст! - зло, с несвойственной ему резкостью пере-бил уязвленный Катон. - Потому что мое имя не ярлык, а суть! Лучше вернемся к делу. А по делу, вы сейчас находитесь в моей власти. Я могу лишить вас всего, но, как вы верно заметили, я отличаюсь от героя вашего времени, а потому предлагаю договориться по-хорошему.

При словах "лишить всего" глаза пунийцев вспыхнули неукротимой воинственностью, и они подумали, что Катон тоже может оказаться в их власти и стать предметом торга сначала со всадниками, а потом и с Цезарем. Однако то была бы рискованная игра, поскольку этот странный человек, принимающий за чистую монету греческие фантазии, мог покончить с собою, как учат философы, и спутать их карты. Поэтому, услышав предложение договориться по-хорошему, в переводе на их язык означавшее утрату части богатств в уплату за гарантированное сохранение жизни и собственности, пунийцы предпочли этот, более надежный вариант. "Хуже нет, чем связываться с неделовым человеком, отягченным грузом морали и совести", - подумали они при этом.

- Мое предложение таково, - продолжал Катон, не ведая, сколь низко оценили его деловые качества контрагенты. - Я позволю вам отправить гонца к Цезарю, а вы поможете мне организовать эвакуацию из Утики всех сенаторов, всех патриотов, всех граждан, стремящихся к свободе. Причем ваша заинтересованность в успехе этого предприятия должна быть не меньше моей, поскольку я не открою ворота Утики Цезарю, если здесь останется хотя бы один из моих друзей, которому его вторжение будет нести угрозу.

Пунийцы молчали, поскольку любой вопрос понимали только в цифровом выражении.

- Вы поддержите меня своим авторитетом у горожан и судовладельцев, а также деньгами в минимально-необходимом количестве, - пояснил Марк и добавил. - Я не возьму с вас больше, чем нужно, можете положиться на честность Катона.

Понятие "Честность Катона" к тому времени обрело такую силу, что в кругах деловой публики могло расцениваться как твердоконвертируемая валюта, имеющая свободное хождение по всему Средиземноморью, и это решило дело. После уточнения технических деталей по организации взаимодействия договор был заключен.

Катон с гудящей от долгого пустозвонства головой пошел к своим друзьям-сенаторам. По дороге его встретил дежурный офицер и сообщил, что Цезарь стремительно приближается к Утике, будучи готовым с ходу дать решительный бой, и уже завтра может подступить к городу. "Ха! - воскликнул Катон. - Он еще думает встретить здесь мужчин!"

Придя к своим сенаторам, он посоветовал им немедленно собираться в путь.

- К сожалению, ничего иного, кроме как покинуть эту землю, нам не остается, - объяснил Марк, - я вычерпал все возможности этого города, можете мне поверить, но безуспешно.

Затем он отдал распоряжение закрыть все городские ворота, кроме тех, которые вели к морю, и хотел отправиться в порт руководить погрузкой судов, однако ему пришлось задержаться, чтобы выслушать еще одного гонца.

Известному республиканскому флотоводцу Марку Октавию удалось сформировать два легиона из остатков армии Метелла; видимо, солдаты сошлись к нему в надежде на бегство из негостеприимной Африки. Но, вместо того чтобы взять их в море, Октавий сам высадился на берег, рассчитывая обменять репутацию неплохого адмирала на славу великого генерала. Увидев вокруг себя множество шатров, скрывающих под своею кожей перепуганных беглецов, он возомнил себя императором и в этом образе отписал Катону послание с предложением объединить усилия в борьбе с Цезарем, а в качестве первой, самой неотложной меры требовал обсудить условия раздела власти.

Катон прочитал письмо, сенаторам и, потрясая им с саркастической гримасой, изрек: "Можно ли удивляться, что дело наше погибло, если властолюбие не оставляет нас даже на самом краю бездны!" Ничего более не прибавив, он велел послу оставить Утику.