Юрий Тубольцев - Катон

Сначала возбужденная обещанием крови и денег публика слушала Катона плохо, но потом его увещевания затронули сенаторов за живое, и теперь они шумели не вразнобой, как прежде, а довольно согласованно. Это внушало надежду на понимание. Но тут в контратаку пошел Метелл, интенсивно подталкиваемый на передовую своим африканским другом.

- Катон говорит хорошо, - снисходительно согласился он, - только достопочтенный Порций, как всегда, не понимает ситуации. Он рассуждает с позиций отвлеченной книжной истины, а мы должны приноравливаться к реальной жизни. Поэтому я вынужден откровенно заявить вам, отцы-сенаторы, пользуясь отсутствием здесь посторонних, что наша цель не покарать пунийцев за измену, а использовать их заговор в качестве повода, для того чтобы пополнить нашу крайне истощенную казну. Знаете, почему Цезарь до сих пор побеждал всех своих соперников? Да потому, что его солдаты самые высокооплачиваемые в мире! Разгромив этот пунийский городишко, столь любезный нашему Порцию, мы сможем сделать наше войско не менее боеспособным, чем Цезарево. А что касается впечатления, которое наказание Утики произведет на провинцию, то оно будет зависеть от того, как мы все это преподнесем толпе. А мы представим погром актом справедливости в отношении предателей и торжеством законов Республики, дабы остальным было неповадно смотреть на сторону, и таким образом извлечем двойную пользу из этого дела!

Катон заметил, что цинизм оратора понравился не всем сенаторам, и по-спешил с ответом.

"Вот она, речь консуляра! - воскликнул он. - В высшем собрании звучат призывы грабить города и убивать граждан ради наживы, а в оправданье - ссылка на Цезаря: и он так делает. Мы сражались, теряли друзей, преодолевали пустыни, и все это для того, чтобы теперь избрать себе кумиром Цезаря! Ну, что ж, Метелл, коли ты жаждешь уподобиться Цезарю, то бери с него пример в лучшем, а не в худшем: он теперь милосерден. А остальным замечу вот что: наш император рад: скрыл правду от жителей Утики. Однако богов-то не выдворишь из зала! От них правду не скроешь и им не скажешь: "Иду разорять и убивать сограждан потому, что так делал Цезарь!"

Любую нашу войну всегда освящал обряд фециалов. Мы шли в бой лишь с согласия небес, потому и побеждали. А как будет оценена в высших сферах война с Утикой?

Впрочем, нам ли думать о богах, если мы не можем поднять мысль из грязи чаяний наживы, если наш кругозор сомкнулся до размеров серебряного кругляша с изображением, между прочим, головы царя Юбы вместо Венеры или Януса! Так давайте же оценим ситуацию хотя бы с позиций корысти.

Итак, мы учиним резню в Утике и вынесем из нее то, что не успеют спря-тать или уничтожить ее жители. Но согласитесь, сколь успешно ни провели бы мы эту славную операцию, в итоге получим лишь часть богатств Утики, тогда как, сохранив ее в союзниках, будем обладать городом в целом: и его серебром, и недвижимостью, и людьми. Поступив по-нумидийски, мы получим однократную частную выгоду, а польза от дружественного города будет прирастать ежедневно, надо лишь правильно организовать отношения с его населением.

И еще раз о выгоде: согласитесь, что жизнь все-таки дороже денег. Но, для того чтобы выжить, нам необходимо победить, а каждая монета, вырванная с кровью из местных жителей, даст нам по два новых врага. Так, где же выгода?"

- А почему, по два? - удивился кто-то из зала с оттенком сарказма.

- Один - за монету, а другой - за глупые вопросы, - с ходу отреагировал Катон и в свою очередь спросил аудиторию в том же тоне:

- Ну, так что, отцы-сенаторы, устроим прощальный пир? От некогда огромного римского государства осталась только Африка. Давайте же реализуем это наше последнее достояние на то, чтобы с наивысшей роскошью обставить погребальный обряд по Республике, а заодно и по самим себе? Ограбим Утику и погибнем богачами!

Такой резкости сенаторы слышать не привыкли. По их представлениям, Катон мог высказать все то же самое, но только в примиряющем облачении лицемерия. Тогда бы они все поняли, приняли к сведению и продолжали бы в дремотной неге плыть по течению. Но теперь им пришлось проснуться, чтобы если и не по существу, то хотя бы формально заступиться за свое аристократическое достоинство. Поднялся крик. Некогда оппоненты Катона силой сталкивали его с трибуны и на руках выносили с форума. Здешняя публика не отважилась на такой вид политической дискуссии, поскольку многих из этих сенаторов ввел в высшее сословие именно Катон, да и весь совет трехсот был порождением его воли и энергии. Однако жестокую правду эти люди не хотели слышать даже от Катона, а правда всегда жестока к тем, кто не хочет жить по чести. Не решаясь пустить в ход руки, сенаторы максимально использовали глотки и несколько раз совершили символический вынос Катона на волнах звуковой экспрессии. Но он снова возвращал себе их внимание и продолжал бомбардировать Курию доводами против авантюры Юбы и Метелла.