Юрий Тубольцев - Катон

Пришел Катон. Рабы засуетились, встречая высокого гостя, хозяин дома в досаде сплюнул на пол, а Эмилия встрепенулась, с удивлением обнаружила, что поза Метелла не совсем прилична, даже вовсе неприлична, и, искренне разгневавшись, вытолкала его из женских покоев. Увидев здесь Метелла, который, покосившись на вошедшего, злорадно хмыкнул и поспешно ступил за порог, Катон мгновенно побагровел и потребовал объяснений. Эмилия принялась что-то сбивчиво говорить, но он не слушал.

С точки зрения науки обольщения Катон совершил грубейшую ошибку и повел себя противоположно тому, как надлежало. Преуспевающий сердцеед, подобный Метеллу, которому нет дела до самой женщины с ее мыслями, чувствами и надеждами, которого она интересует лишь как объект охоты, как повод к тому, чтобы, добившись успеха, еще раз самоутвердиться, еще сильнее возлюбить самого себя, принял бы на месте Катона позу сильного, уверенного в себе мужчины, каковой не допускает ни малейших сомнений в собственном превосходстве над любым соперником и, вальяжно развалившись в кресле, стал бы говорить на отвлеченные темы, время от времени небрежно остря по адресу бывшего жениха. Между тем он зорко наблюдал бы за женщиной и, если бы заметил, что она серьезно увлечена прежним возлюбленным, исподволь уверил бы ее в ошибке, а затем внушил бы ей, что она любит его самого и только его. Но для Катона любовь была не игрой, а жизнью, потому он повел себя не как игрок, а как истинно влюбленный и был искренен в выражении чувств. Чувства же влюбленного при виде неблаговидного поступка возлюбленной не могли быть приятны.

Марк закатил скандал и, выкричав свою боль, ушел, громко хлопнув две-рью.

Всю ночь Катон провел в стенаниях, но утром вспомнил стоиков и, овладев собою, вышел с традиционным приветствием к клиентам.

Днем он отправился к Эмилиям.

Лепид, учитывая мнение дочери, не хотел преждевременно ссориться с Катоном, но не собирался и мириться с ним, потому велел рабам объявить гостю, будто его нет дома. Эмилия приняла Марка не в своей комнате, а в атрии. Она была полна противоречивых чувств и благоразумно решила предоставить первое слово гостю.

Катон, твердо смотря в глаза любимой, сказал, что накануне он наговорил ей и ее отцу много резкостей, потому пришел попросить прощения у них, если причины для его гнева не было, либо выказать им претензии еще более сурово в случае, если такая причина была. Этот ультиматум вызвал улыбку у Эмилии, и она, сразу смягчившись, объявила, что он может смело просить у нее прощения. Марк просиял, воскликнул: "С радостью это делаю!" - и, шагнув к ней, взял ее за руку. Эмилия тоже повеселела, и мир был восстановлен. Однако во время их дальнейшей беседы она несколько раз ловила себя на том, что смотрит на тонкую шею Катона и невольно сравнивает ее с другой, массивной и пышущей бычьей силой. Она злилась на себя за это, но ничего не могла с собою поделать.

Марк вернулся домой в прекрасном настроении, но в кабинете его ждала табличка от претора с вызовом в суд, весьма озадачившим его. В полном недо-умении он провел ночь, а утром пришел на форум и в базилике, выстроенной по заказу Катона Старшего, которая так и называлась Порциевой, он узнал, что один из друзей Метелла Сципиона выдвинул против него совершенно несуразные обвинения.

При всей необоснованности и даже абсурдности предъявленных Катону претензий процесс все же занял немалое время. Свадьбу, естественно, пришлось отложить.

Метелл использовал эту отсрочку для штурма добродетели Эмилии. Когда она отказывалась пускать его в дом, он подсылал друзей, и те вдохновенно расписывали ей непомерные страдания великого человека, каковой того и гляди покончит жизнь самоубийством, если ему не позволят лицезреть свою богиню. Когда она соглашалась встретиться с ним из опасения, что отчаяние заведет его слишком далеко, он плел паутину из слов, взятых взаймы у поэтов, дабы, как паук бабочку, заловить в нее девичью душу. Говорить о любви ему было тем более легко, что язык его не сковывало настоящее чувство. Наслушавшись медовых речей и насмотревшись на красивого, пышущего желаньем мужчину, Эмилия начинала страшиться уже не за него, а за себя и снова отказывала ему в приеме. Но потом все повторялось. Метелл был в шаге от победы, но никак не мог одолеть последний редут ее обороны. В процессе осады он потратил столько сил, так вошел в роль и поддался чарам собственного красноречия, что и впрямь возомнил себя влюбленным.