Юрий Широков - Хочу, чтобы меня слышали! Книга 1. Жизнь – это Любовь!

– Мне показалось, что сей опус написан в русле наших общих тревог и предчувствий.

– Зачитаю стихотворение почти целиком, оно небольшое.

– Ванюша, подай, дружок, с полки маленькую зеленую книжицу из второго ряда.

Пошуршав страницами книжки батюшка прочитал:

– Вот на этой, как говорится, невеселой ноте я предлагаю закончить наши измышления о будущем царстве антихриста, не дай, Бог, нам всем этого несчастья, конечно.

– Будем молиться, чтобы не случилось этой катастрофы в стране нашей многострадальной.

– Будем уповать на единого Господа нашего и на вас – воинов христианских.

– Давайте, и, взаправду, господа, выпьем чайку, да поговорим о вещах более приятных. Меня эта тема, страшная по своей сути, несколько утомила.

– Варвара Яковлевна, голубушка, соблаговолите распорядиться начет самовара.

– Ванюша, а ты, сынок, помоги матушке, – все забегали, засуетились, но тщетно.

Выпить чайку в этот вечер не случилось. Встречу прервал вошедший ординарец.

Извинился, отозвал Юденича в сторону и о чем-то доложил.

Юденич, отпустив ординарца, подошел к столу, имея вид встревоженный и решительный.

Он внутренне подтянулся, как перед очередным сражением, лицо его стало каменным.

– Господа, прошу простить меня, обстоятельства требуют немедленного моего отсутствия. Правду молвят – не поминай черта всуе, стоило только поговорить о нем – и случается худшее.

– Мне сообщили – Временное правительство низложено и арестовано. Большевики во главе с Лениным взяли власть. Уже начался террор. Честных людей расстреливают без суда и следствия.

– Надо действовать, хотя, может быть, уже и поздно.

– Простите, отец Михаил, я должен на прощание сказать несколько приватных слов Андрею Михайловичу.

– Еще раз простите и прощайте.

– Молитесь, батюшка о нас и о нашем Отечестве.

– Честь имею!

– С Богом, генерал – напутствовал батюшка.

В комфортабельной обстановке пустого вагона «военно-передвижного фронтового литературного поезда имени Ленина» грезил в ночных кошмарах серый комок жалкого трясущегося человечишки. Колеса бронепоезда, размеренно отстукивая, отбрасывали в небытие маленькие кусочки отпущенного ему жизненного пути.

Один и тот же кошмар преследовал его каждую ночь. Нет, не картинами убиенных им людей, общий счет которых исчислялся уже миллионами.

Казни других стали не только привычны, но и доставляли некоторое удовольствие, как доставляет удовольствие хорошо выполненная работа на пути достижения к большой цели.

Люди были для него отбросами, безликими цифрами – единицами, десятками, тысячами, сотнями тысяч, посредством которых удовлетворялись его желания, без которых не добиться того, к чему стремился.

Массой, одним словом.

Массой, готовой в страхе подчиняться ему и над которой он возвышался уже сейчас, как повелитель – мог делать все, что хотел, не опасаясь наказания.

Но не повелителем желал он быть, а Мессией, Богом для всех живущих.

Вторым по счету еврейским Богом – место первого временно занято!

От прихода ночных кошмаров не удавалось избавиться никакими средствами. Ужас возвращался к нему каждую ночь!

Не важно – в каком состоянии накрывал его сон.

Алкоголь, наркотики, женщины, неимоверная усталость…

Все пробовал – бесполезно!

Кошмар приходил вначале тихой, а затем усиливающейся жуткой мелодией и уходил только после пробуждения.

Он слушал эту ужасную музыку, представляя себя десятилетним мальчиком.

Не Львом Давидовичем Троцким, как называли его сейчас, а собой маленьким еще, когда его звали Лейба Бронштейн.

По мере звучания мелодии мальчик Лейба уменьшался в размерах и превращался в куклу, которую в конце сна под финальный аккорд невидимого оркестра или ломало в своей огромной волосатой руке некое чудище, или затягивало в зловонное болото, или живым засыпало в яме, или некие чудища сбрасывали его с высокой скалы.