Роман Булгар - Пропавшее кольцо императора. III. Татары, которые монголы

Наверное, то же самое творилось и в душе Ахмед-бия. Но вот уже несколько дней, как она заметила, джигит избегает глядеть на нее. И неожиданно для самой себя Суюм была сильно поражена происшедшей с ним разительной переменой. Она сама подошла к нему.

Как и прежде, юноша приветливо улыбнулся ей, но она увидела, как тотчас в его черных и глубоких, как омут, глазах отразилась такая великая скорбь, что девичье сердечко защемило. Суюм сразу поняла, что, должно быть, случилось что-то ужасно неприятное.

Какое-то смутное чувство вдруг вкралось в ее душу, и оно громко говорило о том, что это может касаться их обоих.

– Что с тобой, мой храбрый джигит? – участливо спросила она, когда они оказались вдали от любопытных ушей. – Я заметила или мне оное только показалось, что тебя что-то гнетет?

– Тебе показалось, прекрасная Принцесса, – деланно засмеявшись, Ахмед отвел взгляд в сторону. – Нет у меня на сердце никакого горя.

– Твои глаза, – Суюм, укоряя, покачала головой, – говорят совсем про другое, мой храбрый джигит.

В одной книжке, привезенной из Рума – Константинополя, она прочитала, что глаза – это зеркало человеческой души. Правда, один мулла упорно уверял ее вовсе в обратном, мол, их очи предназначены, чтобы вводить в заблуждение своих врагов. Но она не поверила тогда. У честного, хорошо человека глаза никогда не врут…

– Глаза, – юноша попытался увести разговор в сторону, – как погода, ханум: иногда в нашей душе светит солнце, и тогда они смеются. Но случаются и облачные дни, и тогда они хмурятся.

– Но, – возразила она, не поддавшись на его уловку, – облака не приходят сами. Их приносит с собой ветер. И печаль тоже не приходит сама собой. Скажи, что ее принесло к тебе?

– Ветер… – не сразу ответил Ахмед. – Но он и унес ее…

Широко взмахнув рукой, юноша усмехнулся и поднял на нее глаза, которые улыбались, но за улыбкой скрывались скупые мужские слезы.

– Зачем ты меня обманываешь? – она посмотрела на него с укором. – Если не хочешь сказать мне всю правду, не говори.

– Суюм-джан…

Всем своим нутром она чувствовала, что джигит готов ей открыться, но что-то сдерживает его.

– Не надо, ничего не говори. Я ведь понимаю: кто я такая для тебя, чтобы ты стал поверять меня в свои тайны?

– Суюм-джан…

– Поверь мне, джигит, что я расспрашиваю тебя не из любопытства, а лишь потому, что всей душой желала бы помочь твоему горю.

– Я тебе верю, ханум. Но оное касается нас обоих. Я прослышал про то, что Махмед-бек собирается свататься к тебе…

Из девичьей груди вырвался невольный стон.

В ту минуту Суюм еще подумала, что ходят досужие слухи, не стала придавать им особого значения. Но Ахмед оказался прав. И он даже решился просить ее руки у брата. Значит, он любит ее. И нисколько не сомневается в ее ответном чувстве к себе. Но он не подозревал о той опасности, которая могла его поджидать. За подобную смелость он мог запросто лишиться своей головы…

– И что ты ему ответил? – она снова напустила на себя гордый и независимый вид. – Надеюсь, ты не наказал его за дерзость?

– Мне следовало бы его наказать, – эмир усмехнулся, – примерно, чтобы другим неповадно стало. Бросить его навечно в темницу или приказать отрубить ему голову. Но мне, дорогая Суюм, не хотелось бы причинить тебе боль. Я сказал ему, что твоя рука уже несвободна.

– Ты так и сказал? – выдохнула Суюм. – Не стал его наказывать…

Такого удара она бы не перенесла. Но стать женой ненавистного ей правителя Сувара для нее несчастье, увы, не меньшее, а еще горшее.

– Какие мы стали заботливыми! – горестно воскликнула она. – Отдав меня Махмед-беку, ты не мог мне сделать еще что-то больнее.

– Союз с беком, – глаза у Юсуфа медленно холодели, обретали твердость металла, – нужен для всего нашего государства.

– В тебе снова заговорил эмир, – она огорченно вздохнула. – С таким тобой совсем невозможно говорить. Ты просто перестаешь понимать человеческие слова. Я порой теряюсь в догадках: куда девался мой так любимый мною брат? Куда же подевали его злые джины, подменив на бессердечного эмира? Прости меня за мои слова, повелитель Ильхам…

Юсуф вздрогнул, как от жалящего удара плетью. Сестра в своем отчаянии хлестнула его со всем бессердечием, попала в больное место.

Уже приподнялись вверх руки, чтобы три раза громко хлопнуть в ладони и отдать беспощадный приказ. Но он удержался. Перед ним стояла сестра, которую он любил больше всех на этом свете. И лишь только ей одной он мог простить то, что услышали его уши.