Александра Воинова - Тамара и Давид

Последние слова царевича привели патриарха в сильнейшую ярость. Потрясая посохом, вне себя от гнева, он с горячностью, неподобающей его сану, воскликнул:

— Как ты смеешь, дерзновенный, простирать свои помыслы к царскому престолу! Разве ты забыл, что совершил страшное преступление, за которое будешь, вечно гореть в геенне огненной! Немедленно удались отсюда!

Он наступал на него, как бы бесповоротно и навсегда изгоняя от себя, и не столько слова, сколько его лицо и резкие движения, воочию сказали Сослану, насколько безнадежна и бесцельна была сделанная им попытка склонить патриарха к примирению.

— Опомнитесь, святой отец! — воскликнул он. — О каком преступлении Вы говорите? Разве не клялся я перед святым престолом, что руки мои невинны в смерти царевича Демны и что вражеские измышления приписали мне его злодейское убийство? А если Вы хотите простереть свою власть и на сердце царицы, да будет Вам ведомо, что над ее сердцем никто не властен, кроме бога! Остерегайтесь ввергать ее в пучину горя и отчаяния!

— Уйди от меня, сатана! — глухо произнес Микель, видимо озадаченный словами Сослана, но вслед затем разъярился еще сильнее и вскричал! — Покайся, пока не поздно, ибо на тебе невинная кровь царевича Демны! По закону он должен был наследовать престол Иверии. Уйди от меня, цареубийца, дабы я не предал тебя анафеме!

— Ваши приспешники измыслили эту гнусную ложь, чтобы лишить меня права быть царем Иверии! — в запальчивости воскликнул Сослан, но, вспомнив, с какой целью он явился в храм, тихо закончил: — я пришел искать мира и не хочу вспоминать то зло, которое Вы причинили мне и царице.

— Нет мира между нами, — ответил коротко Микель. — «Не мир, но меч!»

— Не мир, но меч! — повторил Сослан и, уже не помня себя, кончил: — Пусть будет так! Вы раскаетесь в своих словах, но будет поздно. Помните: «Взявший меч, от меча и погибнет».

Он отвернулся и, не заметив притаившегося в темной нише алтаря Абуласана, поспешно направился к выходу. Опустив голову и не глядя ни на кого, движимый горем и тоской, он покинул храм, за ним последовали сопровождавшие его рыцари. Они сели на коней и, едва протиснувшись сквозь плотные ряды богомольцев, быстро скрылись, сопровождаемые дружными и громкими возгласами одобрения и сочувствия.

После его ухода Абуласан вышел из своего убежища и начал тихо беседовать с, патриархом, предварительно заперев все двери и обеспечив себя, таким образом, от всякого неприятного вторжения.

— Ваше святейшество! — говорил он. — Мы слишком положились на благочестие царицы, не приняв в разумение, что по молодости лет она будет избирать себе жениха, внимая голосу страстей, а не рассудка. Попечение о благе отечества нашего настоятельно требует, чтобы мы, не медля, приняли все меры к обеспечению спокойствия и порядка в государстве. Крамольник не остановится перед тем, чтобы поднять восстание в столице, а царица может встать на его защиту.

— Царица — послушная дщерь церкви. Она не преступит наших повелений, — внушительно ответил патриарх. — Что делают западные отцы церкви, то сделаем и мы властью, данной нам свыше. Собери всех, кто печется о благе отечества, сегодня вечером в моих покоях, но собери людей испытанных, верных, коих присутствие приведет к единомыслию, а не покорству. На сем совещании мы изберем достойного супруга нашей царице, незапятнанного, могущего с честью наследовать престол Иверии.

— Подобное совещание предпочтительней собрать не торопясь, тщательно подумав и подыскав подходящего жениха для царицы, — промолвил Абуласан. — Известно, сколько достойных людей ищут руки царицы, сколько влюбленных царевичей потеряли из-за нее головы, необходимо сыскать такого человека, который был бы всецело обязан нам своим избранием и не выходил из нашего повиновения. Следует избрать единоверца, вроде Поликарпа, сына греческого императора, который больше думал бы о своей любви к царице, чем о делах государства, о которых мы сами позаботимся.

— Трудное ты затеял дело! — сокрушенно вздохнул Микель и опустил голову. Замужество царицы всегда представлялось ему неразрешимой задачей, так как ни один жених не мог удовлетворить требований патриарха, который хотел иметь в одно и то же время послушного царя и строгого мужа, могущего держать в своих руках царицу и оказывать на нее влияние. Он меньше всего интересовался мнением самой царицы, полагая, что она должна принести свою личную судьбу в жертву интересам государства.