Василий Лягоскин - Рай без милого и шалаша. Седьмая история из цикла «Ах, уж эти мужики!»

Основательно отхлебнув привычного «волшебного» напитка, он открыл ноутбук, предполагая, что от увлекательного путешествия в виртуальный мир его оторвут не скоро. И действительно – он погрузился в него так основательно («Хеннесси» тоже помог), что его не насторожила установившаяся в зале пронзительная тишина. И только язвительное, и чуть угрожающее покашливание супруги заставило Кошкина оторвать глаза от экрана, а потом вскочить в изумлении. Потому что перед ним, на фоне растерянных и почтительных лиц служителей моды и торговли стояла не Валентина Степановна! Нет – сейчас перед потрясенным Виктором Николаевичем предстала во всем своем величии (и соответствующем одеянии) дочь царя Илиона Кассандра. В ее облике сейчас царила грусть и ожидание катастрофы – именно так смотрела вниз, под стены обреченной Трои, эллинская предсказательница, в душе которой метался сам Николаич, знавший и о судьбе города, и о том, что произойдет с самой Кассандрой в ближайшие часы; может быть, минуты.

– Какое безбрежье?! – Виктор Николаевич едва не бросился к ней, к прорицательнице, готовый снести с пути и столик с остатками коньяка, и (о женщины, на какие жертвы не пойдешь ради вас!) с ноутбуком.

Но навстречу уже несся довольный смех Валентины; в нем чуткий слух Николаича все таки распознал печальные нотки Кассандры, которой на несколько мгновений позволено было вернуться в реальный мир. В душе Валентины Степановны, хохотнувшей внутрь себя: «Ну как, понравилось?!», – между тем на минутку установилась тишина, а потом наружу едва не вырвался восторженный слитный крик четырех красавиц (Кассандра по-прежнему молчала в потрясении) и их крики: «И я! И я хочу!!!».

– Ну, что ж, – кивнула Кошкина, – пойдемте.

Теперь Виктор Николаевич не отвлекался ни на коньяк, ни на виртуальный мир. Он в нетерпении ждал очередного чуда. Переполнявшие его чувства невозможно было описать даже сотней слов; главными из них были то самое ожидание, и безмерная любовь к главному чуду на свете, имя которому было – Валюша. А еще была крошечная нотка грусти и разочарования. В эти минуты ожидания, которые тянулись утомительно медленно, он в очередной раз остро пожалел, что для него самого чудеса закончились; что он никогда больше не попадет в очередной удивительный мир прошлого… пусть даже в женском теле.

– Или не кончились?! – вскочил он, когда из примерочной вышла царица Итаки. Пенелопа вся устремилась к нему, словно на месте хлипкого Николаича стоял могучий Одиссей, вернувшийся из дальнего похода. Вернувшийся, чтобы железной рукой навести порядок в доме и государстве, и наделить любовью верную супругу, ждавшую его двадцать долгих лет.

– Наделишь, – пообещали Николаичу глаза Валентины Степановны, – вот сегодня ночью и наделишь, а пока…

Она снова скрылась в «волшебной комнате», чтобы вернуться уже княгиней Ярославной. Теперешняя героиня наконец-то дождалась своего Игоря из похода. Она остановилась посреди зала, величественная и неприступная в княжеских одеждах; ближний круг и челядь за ним готовы были рухнуть на колени, и уже так исподтишка наблюдать, как их суровая правительница разрыдается в крепких объятиях супруга. Ярославна, быть может, и разрыдалась бы. Но раньше рассмеялась Валентина Степановна, довольная произведенным эффектом.

Потрясенный зрители и участники действа – служители бутика, так и не стряхнувшие с лиц выражения холопской угодливости, ринулись вслед за Валентиной Степановной. Естественно, чтобы подготовить ее еще к одному акту волшебного спектакля. Впрочем, для главных «актрис», как понял Кошкин, это не было спектаклем; красавицы одна за другой действительно возвращались к жизни; дышали воздухом, пахнувшим тонким парфюмом и милыми женскому сердцу «тряпками»; улыбались ему, Николаичу. Он устремился всем сердцем к очередной красавице; согласно хронологии, установленной им же самим совсем недавно, в зал должна была выпорхнуть непоседливая арабская принцесса. Но она почему-то уступила свое место в очереди подруге, венецианке. Это «почему-то» заставило бешено забиться сердце Кошкина. А может – это неприступный вид Дездемоны, наследницы знатного венецианского рода, заставил его в восхищении замереть. Там, в средневековом Кипре, Николаич никогда не видел ее такой. Теплый климат предполагал обычные легкие одежды; на памятном пляже Дездемона (вместе с Николаичем) и вовсе обходилась без всяких одежд. Теперь же из запасников бутика достали полный венецианский наряд – тяжелый, с парчой, воздушными тканями и золотом; каким-то невероятным головным убором, из-под которого на Кошкина сверкнули такие знакомые озорные глаза. Огромная радость, что выплеснулась из них, тут же сменилась печалью Дездемоны – пришла пора уступать место на «подиуме» Дуньязаде.