Натали Якобсон: Кровавый рассвет

Фердинанд молча кивнул. Он знал, что пора идти. Момент посвящения настал, но статуя как будто его не отпускала. Он словно спрашивал разрешения у нее. Ему необходимо было ее благословение и, возможно, даже помощь. Чтобы его рука не дрогнула в решающий миг. Ведь это так важно для всей религии в целом: и для небесных духов, и для людей, и для самого бога. Но недвижимые уста ангела, как будто шептали «Иди! …с моим проклятием!».

Как ужасающе спокоен был голос, отдававшийся эхом в его мозгу.

Фердинанд не мог ничего понять. Ведь на него возложена священная миссия. Он станет правой рукой бога, поражающей дьявола. Разве ангел не должен поощрить его?

Но время уже пришло. Дольше откладывать было нельзя. Фердинанд угрюмо поплелся за наставником. Он должен был чувствовать радость и гордость, но не испытывал ни того, ни другого. Только пустоту. Ощущение того, что все уже предопределено, и его выбор ничего не изменит, давило невыносимой тяжестью. Он ощущал себя приговоренным, а не избранным.

– Это нечистый искушает тебя, – запричитали бы на это его собратья. – Это он подсылает своих демонов, чтобы нашептывать тебе разные хитрости. Так ты будешь видеть истину как в кривом зеркале.

У них на все находился достойный ответ, как будто его продумали целее поколения. Дьявол искушал людей столетия назад и продолжал делать это сейчас, естественно и ответы на вечные вопросы оставались те ми же самыми. Сама религия была построена так, чтобы невозможно было заподозрить ложь. Но какая-то ложь была. Фердинанд только не мог понять, в чем она заключается.

Какая-то опасность затаилась внутри этих стен, а не извне. Как жаль, ведь он привык, что эти стены стали для него укрытием от неправедности людей. Внешний мир полнился грехами, а здесь царил благословенный покой. Но вот тьма вторглась и в него. Вторжение было пока едва уловимым, но уже сокрушительным.

Главы ордена объясняли его состояние тем, что он чувствует приближение еще только зарождающейся опасности, с которой они обязаны были бороться каждые несколько столетий. Поэтому и выбрали его. По крайней мере, так ему сказали. Только сам он подозревал другое.

Фердинанд шел длинными коридорами и ощущал, как вместе с тьмой в высоте шелестит что-то, подобное крыльям. Говорили, это голуби гнездятся над сводами аркад. Их было запрещено прогонять отсюда. Белые голуби! Но недавно Фердинанд заметил и нескольких черных. Они долго и изучающе смотрели на него с высоты фриз, и, казалось, их крошечные красные глазки молча смеются.

В любом случае, птицы были совсем небольшими, а он слышал шелест каких-то огромных крыльев. Больше. чем у ястреба или орла. Крыльев размером с человеческое тело.

Когда-то сам он охотился на птиц с луком и стрелами, как это положено знатным вельможам. Сейчас он носил рясу, но видение того, как он преследует дичь, все еще не оставляли его. В этих видениях он часто преследовал огромную птицу, а подстрелил существо, подобное человеку, с огромными черными крыльями. Ему часто снился такой сон: он опускает лук, а крылатое создание издыхает на песке. Он просыпался с ощущением того, что его руки в крови и с большей тяжестью на сердце, чем даже если бы он убил обычного человека.

– Сны ничто! – назидательно шептал ему голос священника через переплет оконца исповедальни. Как-то раз Фердинанд глянул и увидел в этом оконце вместо морщинистого лица священника изящное чело статуи ангела с кровоточащими глазами. Оно казалось не мраморным, а живым. И это был не сон.

– Молчи, если считаешь, что другие тебя не поймут, – произнесло красивое создание. И слова врезались в мозг, как острия клинков.

И все же Фердинанд не разучился говорить другим о своих видениях. Ему просто необходимо было найти того, кто его поймет, может, даже растолкует ему смысл всего этого. Многие почтенные старцы в монастыре слушали его со вниманием, но толком объяснить ничего не могли. От него вечно отделывались только общими фразами, а в воздухе оставалось витать ощущение недосказанности.

Еще после долгих бесед, которые ни к чему не вели, у него зародилось странное чувство, как будто от него что-то скрывают. Уж лучше, и вправду, было молчать.

Сегодня от него и не требовалось слов. Это была ночь посвящения. Молельня напоминала зал для торжественных собраний. Свечи, толпа, официальные одеяния духовенства, чаша для причастий, наполненная кровью его собратьев. Сегодня это была именно кровь, а не вино. По рядам ходил ритуальный нож. Каждый из присутствующих должен был сделать надрез у себя на запястье и капнуть в чашу собственной кровью. Таким образом, все они отдавали свои силы в один сосуд. Из этого сосуда предназначено отпить тому, кто избран бороться со злом.