Натали Якобсон - Кровавый рассвет

Это был не вопрос, скорее утверждение. Тем не менее, Фердинанд кивнул. Часы, состоящие сплошь из золотых пластин и вензелей, крепко врезались ему в память. Казалось, что у них живое лицо в качестве витиеватого солнечного диска. Пока что оно спало, очевидно, оно проснется лишь тогда, когда наступит решающий миг. В этот миг дьявол либо погибнет от его руки, либо останется в мире уже навсегда, только уже не в качестве призрачного существа, а в виде настоящего и единственного правителя. Все зависит от решимости Фердинанда.

Глупо вешать такую ответственность на одного-единственного человека, но у него ведь будут помощники, целый орден.

От этой мысли не становилось легче. Образ часов преследовал его, напоминая о спящем сверхъестественном существе с двумя стрелками, шестеренками, музыкальным тиканьем и зловещим золотым блеском. Как создание дьявола может быть самым красивым, что ты видел в своей жизни?

– Помни, что механизм лукавого всего одну секунду за века работает против него самого, – внушил ему Донателло.

Теперь Фердинанду снились эти часы, но во снах они были огромными от пола до потолка и дальше. Во снах они жили. Золотое лицо усмехалось. Фердинанд касался стрелок и чувствовал, как кровь из порезов тут же стекает на циферблат. Часы будто пили эту кровь.

Донателло объяснил ему про эти часы далеко не все, но в какой-то из книг, хранившихся в обители, было записано, что значат все деления, символы и буквы на адском механизме. Пока что он знал, что одна из стрелок измеряет время в сверхъестественном мире, другая в человеческом, и обе они одинаковой длины. Только одна из них движется в прошлое, будто отдавая дань каждому циклу восстановления дьявола, вторая стрелка двигается в противоположную сторону и отмеряет будущее, когда обе стрелки встретятся, наступит решающий миг. Фердинанд инстинктивно сжал руку, как будто в ней уже лежала рукоять кинжала. Когда будет пора, он не поколеблется.

Голоса над ним стихли. Очевидно, братья решили, что он уснул, и оставили его одного. Только он не спал. Боль начала немного утихать. Так спадает жар после лихорадки: тело все еще дрожит, но огня в нем больше нет. Фердинанд с трудом поднялся. В таком состоянии это было безумием, он чувствовал себя очень слабым, но ему хотелось прочесть о часах именно сейчас. У него осталось не так много времени до решающего мига. Если он не начнет разбираться во всем прямо сегодня, то есть риск не узнать об этом уже никогда. Сейчас была глубокая ночь. Что ж, ночь это лучшее время для раздумий или молитвы. Ночью ничто не станет тебя отвлекать… Разве только кроме блудных мыслей, но у Фердинанда их не было. Он не мог назвать ни один объект: ни женского, ни мужского пола, который бы хоть раз в жизни вызвал у него влечение.

Хотя исключение было. Всего одно. Статуя в нише. Но и любовь к ней у него была далеко не физической. Это было какое-то пронзающее душевное стремление, которое не описать никакими словами. Он хотел это мраморное существо, кем бы оно ни было. Оно было его богом. Именно оно делало его морально сильным, лишая всех желаний по отношению к людям.

Кто-то из его кузенов посмеялся бы, сказав, что чувство к изваянию стоит между ним и всеми борделями вселенной. Кузенам печалиться было не о чем. Фердинанд оставил родне все, что имел, а этого было достаточно, чтобы осчастливить даже короля. Титулы, поместья, земли и состояние – ему все стало не нужно, как все юноши и девушки, вызывавшие желание у кого-то еще, но не у него. Многие назвали бы его сумасшедшим или блаженным. Ему было все равно. Он выбрал свое предназначение в жизни.

Странные часы ждали его в зале, куда раньше входить было нельзя под страхом смерти. Теперь все границы рухнули. С момента посвящения он имел право на все. Он мог сам выбрать тех, кто станет его правой и левой рукой в борьбе со злом, мог отдавать приказы, Донателло временно отошел в тень. Еще Фердинанду было позволено заходить туда, куда другим запрещалось. Поэтому он крайне изумился, заметив у часов еще кого-то. Человек сгорбился, как тень, и больше напоминал неземное крылатое существо. Собственно говоря, не было ничего удивительно в том, чтобы встретить у этих часов сверхъестественное создание, но некто им не был. То, что Фердинанд вначале принял за крылья, было всего лишь складками монашеского капюшона. Просто серое одеяние было слегка распахнуто, отсюда и ощущение того, что над старым монахом взмахнули вдруг крылья.

Фердинанд застыл в нерешительности. В своей жизни он словом не обмолвился с братом Эрнесто и уже привык считать старика немым, но тот сейчас что-то бормотал. Нечто невразумительное.