Михаил Деревьев - Невольные каменщики. Белая рабыня

После этого я перевел разговор на более перспективную тему. Через три дня можно будет вселяться в квартиру. Не такое уж плохое место — Десятая улица Соколиной горы. Я сделал несколько словесных и интонационных виражей вокруг мысли, к которой собирался привлечь внимание. По-моему, Дарья Игнатовна поняла, на что я намекаю. Я ждал, что она даст мне понять, пусть и не говоря впрямую, что я молодец, что на Соколиной горе у нас будет то, что принято называть уютным гнездышком. Но Даша не спешила в послезавтра, а продолжила выяснение моих сегодняшних обстоятельств.

— А сейчас ты там совсем один?

— То есть абсолютно.

— И до самого утра?

— Сменщик придет в восемь.

— А где это, если поточнее?

Объяснил.

— Через полчасика буду.

Ровно через полчаса возле вагончика на девственном снегу остановились уже знакомые мне «жигули». Вытащив с переднего сиденья хрустящий пакет, Даша решительно захлопнула дверцу. Улыбаясь и посверкивая глазами, поднялась в железное жилище, придерживая полы болезненно маркой дубленки, которой тут же был выделен отдельный крючок, но в опасной близости от заляпанных алебастром роб.

Из мешка посыпались яркие коробочки, пакеты, в конце явилась бутылка.

Уселись по разные стороны железного стола. В бутылке оказался молочный ликер. Я разыскал стойбище местных стаканов, они диковато поблескивали, завидев, с чем придется иметь дело. Несколько минут ушло на обмен мнениями по поводу зарубежных вкусов. Странно, что не у нас вывели корову, дающую подобное молочко. Тема была исчерпана быстро. Замаячили очертания подступающей неловкости. Несмотря на сексуальное столкновение в Безбожном, в моем сознании правил образ Дарьи Игнатовны из недр снегопада.

Тоже почувствовав приближение мели, Даша вынула из кармана своей терракотовой юбки несколько сложенных листков бумаги.

— Что это? — спросил я, отлипая от стакана.

— Кошмар и ужас, — игриво потупилась Дарья Игнатовна.

Мне приходилось подрабатывать в литконсультации, и я научился сразу распознавать привкус безумия в тексте. После церемонного обращения «Глубокоуважаемая Дарья Игнатовна» и первого абзаца, наполненного извинениями столь же витиеватыми, сколько и сумасшедшими, хлынул широкий поток откровенностей, физиологизмов, оправленный куртуазной фразеологией и архаичной лексикой. Вслед за изложением того, как именно автор послания расценивает прелести Дарьи Игнатовны (не только ланиты или перси, но и чресла даже), следовало вдруг длинное, выспреннее, самоуничижительное расшаркивание. Несмотря на внешний словесный лоск, собственно словами этот хам пользовался неумело. Описания интимных прикосновений напоминали членовредительство. Лесоруб, перебирающий бриллианты.

Я понял, что эта женщина, постепенно (но очень медленно) становящаяся моей любовницей, одновременно пребывает в кипящем воображении какого-то монстра. Я делю Дарью Игнатовну с циклопом.

Мне было невесело, но пришлось расхохотаться.

— Кто это?

Даша сложила письмецо и спрятала в карман юбки. Поближе к тем местам, которых вожделел воспаленный текст.

— Это такой маленький толстячок. Ему лет пятьдесят. Пять.

— Да-а? — стараясь придать какую-то этакую интонацию голосу, протянул я.

— Он безобиден, как кастрюля с холодной водой. Хотя надоедает страшно.

— В каком смысле? — наклонился я вперед, разыгрывая зарождение ревности.

— Да нет, — улыбнулась Даша, — он просто садится рядом на заседании ученого совета, сопит, потеет, шепчет. Размазывает на лысине кудрю.

— Он кто там у вас, завхоз?

— Совсем наоборот. Стиховед. Профессор. Маленький, несчастный, одинокий. Живет с сумасшедшим братом.

— Его брат тоже живет с сумасшедшим.

Даша не обратила внимания на мою остроту.

— Когда я только поступила в аспирантуру, он сразу меня так это отличил. Но сначала изъяснялся только стихами, это первая проза…

— И часто у вас собрания?

— Раз или два в месяц.

— Ну, это не обременительно.

— Как сказать. Очень сильно потеет. В институте хихикают.

— А послать к черту?

— Не могу, — вздохнула Даша, — если честно, мне лучше с ним не ссориться. Если он начнет мне ставить палки в колеса с защитой… — Даша опять вздохнула и опустила глаза. — Вот какая я плохая. Расчетливая и бездушная. Сегодня вечером я должна была ехать к нему. У него есть вопросики по первой главе.

— А ты?

— А я приехала сюда.

— Зачем? — не удержался я. — Как научный руководитель я — ноль.