Михаил Деревьев - Невольные каменщики. Белая рабыня

— Папа болеет давно, потому он и вызвал сюда Мануэля. А сейчас ему чуточку лучше.

Элен взяла Аранту за руку и спросила, глядя ей в глаза:

— Ты веришь, что я не хотела причинить вред твоему отцу?

Аранта захлопала ресницами.

— Да, верю.

— Спасибо тебе, — вздохнула облегченно Элен.

— За что?

— Ты сняла камень с моей души, за это я признаюсь тебе в одной вещи.

Они сели, все так же не разнимая рук, на банкетку.

— Я затеяла все это, чтобы навредить твоему брату.

Аранта снова захлопала ресницами.

— Ты не любишь его?

— Наверное, тебе это не понравится, но я скажу тебе — я ненавижу его.

— Мануэля? — зажала Аранта в ужасе руками рот.

— Всеми силами души.

— Но за что?

— Он разлучил меня с любимым человеком.

— Мануэль?

— Да, твой любимый брат, Мануэль.

Аранта сидела, съежившись и слегка покачиваясь, в глазах у нее были боль и испуг.

Элен погладила ее по плечу.

— Я знаю, ты его очень любишь.

— Да, очень, клянусь святым Франциском, он такой, такой он…

— Так вот, я своего тоже люблю, — сказала Элен.

— Мануэль разлучил тебя с братом?

Элен посмотрела В сторону Сабины: та сидела далеко, вряд ли она что-нибудь могла слышать, но внимательно следила за происходящим.

— Послушай, Аранта, я расскажу тебе все, надеюсь, ты поймешь меня…

Когда Энтони просыпался, она была уже здесь, рядом с кроватью, и всегда ласково улыбалась, из глубины черных глаз лился обвораживающий огонь. Он не мог не признать: она была очень красива — и не холодной мраморной красотой. В ней кипела горячая, еле сдерживаемая жизнь. Ее походка была грациозна, ее речи были сладкозвучны и умны, в каждом движении и слове сквозила искренняя приязнь. Но тот факт, что она приходила к нему из того мира, что был для него недоступен, делали каждое ее движение и каждое ее слово подозрительными. Он понимал, что является центром притяжения ее чувств, проще говоря, что он ей интересен, приятен, и это могло бы льстить его мужскому самолюбию, которое сохраняется даже в случае полного беспамятства. Но при всем при этом он чувствовал свою полную беззащитность, он словно был наг перед нею, и это мучительное, ничуть не стихающее со временем ощущение, сводило на нет приятные эмоции от сознания того, что он обожаем красивой девушкой. Это все равно что вызывать интерес и приязнь у тигра, при этом находясь у него в клетке.

Именно ощущение бессилия изводило его больше, чем что-либо другое. И оно коренилось в незнании собственного «я». Человеку нужна хоть какая-нибудь опора внутри. Из невладения тайной собственной личности проистекали и все остальные формы бессилия. Он был неспособен передвигаться вне пределов этого странного подвала, он был неспособен есть и пить, когда ему хотелось бы, — ему, а не человеку, за ним наблюдающему. И самое главное — он не мог ни на секунду остаться один. Даже в многолюдной каменной яме испанской тюрьмы, где люди набиты, как селедки в бочке, где еду бросают через дыру в потолке, у человека есть возможность хоть на несколько секунд, забившись в угол, побыть наедине с собственным отчаянием. Энтони был этого лишен. Даже в те минуты, когда таинственной красавицы не было рядом, он знал, что она за ним наблюдает. Если бы он мог выбирать, он бы выбрал тяготы настоящего заключения взамен нынешнего своего положения.

Он понимал, глядя на прекрасную незнакомку, что за ее ангелоподобной внешностью скрывается таинственная и недремлющая сила. И, значит, никакими прямолинейными методами эту фею не одолеть. Энтони не собирался оставаться в этом невыносимом раю навсегда, он верил, что, как бы тщательно ни была сконструирована его золотая клетка, из нее должен быть выход. А пока будут вестись его поиски, Энтони решил сохранить хорошие отношения с обожающей его тюремщицей.

— Ты хорошо сегодня спал? — спросила ласково фея, появляясь на границе его пробуждения.

— О, да, — отвечал он.

— И что же тебе снилось?

У Энтони ломило голову — он давно уже догадался, что всякий раз, когда фея собирается покинуть подземелье, по ее сигналу его усыпляют каким-то газообразным дурманом, лишенным запаха. Его смущало лишь то, что красавица, находясь в этот момент с ним в одном помещении, избегает действия невидимого снотворного.

— Мне снилось, что мой отец — океан.

— Океан?

— Да, и что я плыву в его могучих волнах и мне так хорошо, легко и спокойно.