Владимир Москалев: Два Генриха

Первый большой город, где намечено было остановиться на ночлег – Вецлар. Но до него не доехали, решили заночевать в аббатстве. Не успели сгуститься сумерки, как сюда, неведомо как прознав о тульском епископе, стали стекаться желающие получить благословение – богомольцы, странники и крестьяне. Епископа уважали. Даже здесь, во Франконии, знали, что граф Бруно Дагсбургский родственник короля. Событие послужило причиной толков: гадали, что заставило его преосвященство покинуть свою епархию и оказаться так далеко. Наконец дознались: прелат направляется в Гослар, где пребывает королевский двор в только что отстроенном дворце. И снова на лицах читалось недоумение: какова цель путешествия? Не начинается ли война? Не пойдет ли речь о каких-нибудь важных переменах? Не восстали ли жители Туля, выгнав главу города, отчего тот и помчался искать помощи у своего племянника?

Так ничего и не решив, жители окрестных деревень, поутру проводив глазами епископский поезд, вернулись к повседневным делам. И два рыцаря, с наступлением темноты попросившие приюта в аббатстве, простившись, тоже отправились куда-то на северо-запад, к Кёльну, гонимые нуждой и безысходностью. Долго глядели им вслед брат с сестрой. Бросив на них взгляд, Бруно, покачиваясь в седле, проговорил:

– Много странствующих рыцарей бродят по дорогам Европы. А ведь когда-то они жили в замках и были вассалами своего сеньора. Но, по-видимому, многие обязательства ими не выполнялись. Например, кто-то из них отказался оказать сеньору денежную помощь, когда тот попал в затруднение. Другой не стал держать гарнизон сюзерена в своем замке. Третий не пошел на войну по зову сеньора или не захотел выкупать его из плена. Таких вассалов вызывают на суд пэров и лишают феода, а договор о вассальном подчинении объявляют расторгнутым. Но виновный, как правило, не желает уходить с земли, и тогда сеньор идет на него войной, срывает его замок, а самого выгоняет. Да вот, смотрите, – епископ указал рукой вправо на вершину холма, где виднелись развалины, – разрушенный замок. Так местный граф расправляется с нарушившим присягу. Может быть, правда, здесь побывал сам герцог или король.

– А вокруг разоренные и сожженные деревни, голые поля, которые некому засеять, – подхватила дочь аббатисы, оглядывая местность окрест. – Жаль крестьян, бедняги. Бароны воюют, а страдают они. Но куда же они подевались? Ведь им надо на что-то жить.

– Ушли к другому господину или подались в леса, – ответил Ноэль. – Отец рассказывал, в их среде немало ремесленников; иные странствуют, но многие идут в город и остаются там. Тачают обувь, изготовляют оружие и предметы домашней утвари, ткут ковры, выделывают шкуры, шьют одежду. Их охотно принимают, и они объединяются в цеха. Живут такие люди в одном месте, и улицы, вдоль которых они расселяются, называются согласно их ремеслу: Ткацкая, Бочарная, Столярная и другие. Такие улицы мы встречали в Страсбурге, Меце и Туле.

– Однако их немного, основную массу трудового населения составляют крестьяне, – вновь продолжал Бруно. – Часто они бегут со своей земли не потому, что соседний барон, отчаявшись захватить замок, сжег их деревню и увел скот. Тяжелые условия жизни и нещадная эксплуатация господами доводят их до этого. Ведь они крепостные, а значит, в отличие от свободных, несут бесконечные повинности. Чем больше ртов в семье крестьянина, тем большим налогом он облагается. Вступая в брак, он вновь платит пошлину, причем немалую. При наследовании земли надо снова платить. Но все это не так часто. Страшнее другое. Сеньор облагает крестьянина в любое время и каким угодно налогом, называемым произвольной тальей. Что перед этим плата за вступление в брак или обязанность держателя земли идти со своим сеньором на войну!

– Бедный крестьянин, – вздохнула Агнес. – И ведь никому не пожалуешься. Наверное, истово молятся Богу, чтобы покарал ненавистных господ.

– Так и обстоит дело, – подтвердил епископ, – ведь к старым повинностям сеньор без конца добавляет новые. Он не ограничивается тем, что умножает поборы с вина, скота, птицы, покоса, зерна, а вводит новые подати, например, на выжимание сока из винограда, что растет на участке крестьянина. Я уже не говорю, сколько вытягивает господин из своего крепостного за помол зерна и выпечку хлеба.

– От такой жизни уйдешь, куда глаза глядят, – резюмировал сын Эда. – Наверное, так и происходит? – обратился он к епископу.

– Именно так, – кивнул тот. – Потом они останавливаются в каком-либо месте, желательно ближе к городу, и начинают выкорчевывать леса. Получается большое поле. Они засевают его. Но у каждой земли есть свой хозяин. Узнав о новом поселении на землях, которые не приносили раньше никакого дохода, бароны берут под свою опеку беглых крестьян. Оброк, правда, они тоже устанавливают, но совсем небольшой, как правило, продуктами. Франки называют таких крестьян госпитами. Эти госпиты нередко прибывают в окрестности Туля как со стороны франков, так и с германских земель. Я охотно принимаю их, и они безумно рады невысокому налогу и тому, что находятся под защитой городских стен. Каждое утро они везут в город продукты, которые обменивают или продают. Возвращаются в свои дома с новой одеждой, обувью или другими товарами, которые покупают у ремесленников. Таким образом, друзья мои, – широко улыбнулся епископ, – город Туль процветает, и его окружает столь большое число деревень, что им не видно конца с самой высокой сторожевой башни, где висят набатные колокола. Отсюда делаю для себя важный вывод: хочешь жить богато – не скупись, дай и людям, окружающим тебя, жить хорошо, они воздадут тебе за твою доброту сторицей.