Бен Кейн: Орлы на войне

Пока они наступали, находившийся в их гуще трубач во всю мощь легких подул в свой инструмент. БУУУУУУ! БУУУУУУ! БУУУУУУ! Эта самая простая атака на пехоту противника срабатывала почти каждый раз. То ли из дерзости, то ли из желания произвести на него впечатление, то ли по недосмотру командующего офицера, но его всадники пронеслись всего в сотне шагов от когорты тренирующихся на плацу легионеров. Римляне, конечно, знали, что это кавалеристы-ауксиларии, однако это не помешало им отпрянуть от летевших на полном скаку всадников. Сердитые окрики центурионов, как в адрес всадников, так и своих пехотинцев, быстро заставили солдат восстановить строй и возобновить строевую подготовку, однако эффект этого маневра был очевиден, равно как и раздражение, который он вызвал у офицеров легиона.

Маневр сработал, с удовлетворением подумал Арминий, потому что был и впрямь устрашающим. Многие из его воинов были в посеребренных кавалерийских шлемах, не столь богато украшенных, как у него, но похожих. Забрало имело человеческие черты, передающие внешность владельца шлема. Как и сам шлем, «лицо» покрывал тонкий слой серебра.

Одна беда – при опущенном забрале поле обзора резко сужалось. Такое могли позволить себе только самые опытные кавалеристы. И все же эффект такой маски, придававшей ее обладателю сходство со сверхъестественным существом, того стоит. Массированная атака хотя бы с несколькими всадниками в таких масках, да еще сопровождаемая ревом труб пронзала копьями ужаса сердца даже самых храбрых из врагов.

Богатый боевой опыт Арминия позволял применять самую разную тактику. Он знал, чем хороша каждая и какую именно выбрать в тот или иной момент. Кавалерия была важной частью мощной военной машины Рима, прикрывая с флангов шеренги вооруженных легионеров. Серые глаза Арминия вновь скользнули по центурии, которую только что напугали его всадники.

Он так и не научился воспринимать римлян как союзников. Так было с самого первого дня, когда восемь лет назад Арминий стал служить в имперской армии. И все же военные кампании и битвы, в которых он принимал участие на стороне Рима, не прошли даром. У него имелось здоровое уважение к римским солдатам и офицерам. Их храбрости, дисциплине и стойкости можно было только позавидовать. Не раз Арминия и его людей спасала взаимовыручка и дух боевого товарищества, царившие в легионах. Он переносил тяготы долгих маршей, напивался вместе с офицерами, а с некоторыми из них даже ходил к девкам. Его верность империи снискала ему сначала римское гражданство, а позже и статус всадника, низший ранг римской аристократии.

И все же, несмотря на боевой опыт и почести, Арминий по-прежнему ощущал себя чужаком. В первую очередь потому, что он все еще с гордостью считал себя германцем. Не способствовало тому и свойственное римлянам высокомерие. Несмотря на его нынешнее высокое положение, в глазах многих он по-прежнему оставался варваром, дикарем в звериных шкурах. Он и его воины были вполне хороши, чтобы сражаться – и умирать – во славу Рима, но считать их равными? Нет уж, увольте.

С этим было трудно мириться в течение тех лет, которые Арминий отдал служению империи в разных ее уголках, но в последние месяцы близость к родным местам еще сильнее обострила в нем уязвленные чувства. Всего в двух милях отсюда, на восточном берегу Ренуса, начинались племенные земли узипетов. Его собственный народ, херуски, жили дальше, и все же Арминий ощущал большее родство с узипетами, чем с римлянами. Он придерживался тех же ценностей, говорил на схожем языке, почитал тех же богов.

Арминий помнил ту давнюю ночь в священной роще, когда по его спине стекали струйки пота. Когда легионы перешли реку, чтобы покарать восставшие против власти Рима племена, они убивали не даков, не иллирийцев или фракийцев. Они убивали германцев. Таких, как он. Таких, как его воины. Таких, как его давно погибшие кузены и их мать, его родная тетка. Эти люди имели право жить свободно – так, как у них заведено. «Зачем им становиться подданными Августа, живущего в сотнях миль от них, в далеком Риме? – спрашивал себя Арминий. – Зачем это нужно мне?»

С той ночи, когда он стоял в роще рядом с отцом, прошло двадцать лет. Но слова той клятвы были живы в его памяти, как будто он только что произнес их. « Я навсегда запомню эту ночь, – пообещал он себе тогда. – Однажды, Донар тому свидетель, я преподам римлянам урок, который они никогда не забудут. Я, Эрмин из племени херусков, клянусь в этом» .