Анна Берсенева: Ангел-хранитель

– Вот что, Любовь Батьковна, – не здороваясь, проговорила та. – Я женщина простая, антимонии разводить не привыкла. Кольцо наше у тебя?

– Да, – кивнула Любочка.

– Так и знала! – воскликнула мать Антона. – В тот вечер и пропало, когда ты у нас была. И не стыдно тебе?

– Мне?

– Или у вас, у цыган, кража не грех?

– Я… украла?! – задыхаясь от возмущения, выговорила Любочка.

Она смотрела на визитершу так, словно перед ней была инопланетянка.

– А не украла, так выцыганила, – отрезала та. – Голову парню заморочила. Знаем, как вы умеете! – Тут ее взгляд упал на плоскую вазочку для фруктов, стоящую на фортепиано. Сюда Любочка клала то, что всегда должно было оставаться на виду. – Даже спрятать не утрудилась! – воскликнула Антонова мать, увидев лежащее в вазочке кольцо. – Ни стыда ни совести!

– Вы… вы… Да как вы смеете?!

– Я-то смею! А вот ты к сыну моему приставать не смей! Не нужна ему такая жена!

– Я к вашему сыну пристаю?.. – Захлебываясь от возмущения, Любочка выхватила кольцо из вазочки и бросила на стол. – Заберите!

– Конечно, заберу, – кивнула она, ловко подхватывая кольцо. – Я его поди не украла.

Только когда Антонова мать ушла, Любочка упала на стул и зарыдала.

Никогда она так не плакала! Не случалось в ее жизни ничего, что способно было бы вызвать такое отчаяние.

Неизвестно, сколько бы это длилось, но в коридоре послышались шаркающие шаги. Любочка быстро вытерла слезы и поскорее села за инструмент. Пусть бабушка видит, что она занимается – может быть, заглянет в дверь и уйдет.

Но провести бабушку было невозможно, это Любочка с самого детства знала.

– Плакала? – спросила та, как только вошла в комнату.

И вот как догадалась? Любочка ведь даже не обернулась.

– Нет, – шмыгнула она носом.

Против обыкновения бабушка не стала расспрашивать, что случилось.

– Люба, из Ангелова мы уезжаем, – сказала она.

– Кто уезжает?

Эти слова так удивили Любочку, что даже слезы высохли на щеках.

– Мы с дедушкой. И ты с нами. Я попросила Андрея снять для нас квартиру в Москве.

– Но… как же? – с ужасом проговорила Любочка. – Тебе, дедушке – уехать из Ангелова? Этого не может быть!

– Это есть.

– Но почему?!

– Новые хозяева не хотят нас здесь видеть, – сказала бабушка. – Велено освободить флигель – здесь теперь Петр Кондратьев с семейством будет жить. Когда у тебя конкурс?

– Через неделю, – машинально ответила Любочка.

– Через неделю и уедем.

Бабушка вышла, оставив ее в ошеломлении.

Впрочем, уже через минуту ошеломление сменилась гневом. Вот как, значит? Новые хозяева велели! То есть он тоже велел, получается? Что ж, яблоко от яблони недалеко падает, правильно бабушка говорит!

Во входную дверь постучали едва слышно, но у Любочки не было сомнений в том, кто явился к ней с последним на сегодня визитом. Она чувствовала это так ясно, как если бы он просто влез в окно!

Но в окно он не влез. Он остановился на пороге флигеля и сказал:

– Люба… Извини, что поздно.

– Что тебе надо? – резко спросила она.

– Я совсем другое тебе хотел сказать… тогда. Должен был по-другому…

Он смотрел тем прямым взглядом, который так нравился ей. Неужели нравился? Сейчас она готова была дать пощечину этому новоявленному хозяину!

– Ты мне ничего не должен, – отчеканила Любочка. – Понял? И никто из вас ничего нам не должен. Забудьте про нас! Мы вас видеть не хотим.

– Кого… не хотите?..

– Я тебя видеть не хочу! – в отчаянии закричала она. – Никогда!

И захлпнула дверь у него перед носом.

– Надо было нам все-таки поехать с ней на конкурс, – сказал Семен. – Поддержать ее.

– Она ведь не разрешила, – напомнила Вера.

– Что-то она сама не своя в последнее время.

– Естественно.

– Почему естественно? – насторожился Семен.

Он замечал, что домашние что-то скрывают от него, но полагал, это связано с их недовольством происходящими в Ангелове пертурбациями. Нельзя сказать, чтобы его все это радовало, но перемены есть данность жизни. Будут доживать ее в какой-то новой действительности, ничего не поделаешь.

И вдруг оказывается, что Верина тревога как-то связана с Любочкой…

После того что произошло с Наташей – после ее безумной любви к цыгану, который вдобавок оказался бандитом, после побега из дому, после ее гибели, и вовсе не от родов, а в бандитской перестрелке, – Любочка, которую дед с бабушкой растили с младенчества, составляла весь смысл их жизни и всю их тревогу.