Анна Берсенева - Ангел-хранитель

– Я в тебе уверена, – подтвердила Нина Федоровна. А когда Любочка уже вышла, то сказала аккомпаниатору, будучи уверена, что студентка не подслушивает под дверью: – С виду птичка и птичка, а работоспособность невероятная. Впрочем, неудивительно. Таланта без характера не бывает.

Ну и как бы не пела после этого Любочкина душа? Она и сама пела, идя через пустошь; ей особенно нравилось петь здесь в одиночестве под шелест травы вместо аккомпанемента.

– Постой, – вдруг услышала Любочка. – Дай погадаю.

Перед ней стояла высокая сухопарая женщина, в которой невозможно было не распознать цыганку. Откуда она взялась, интересно? Ведь никого на пустоши не было. А, из-за баньки вышла! Любочку, впрочем, ее появление не испугало, а только удивило.

– Мне гадать никогда не предлагают, – сказала она.

– А почему, знаешь? – спросила цыганка.

– Понятия не имею, – пожала плечами Любочка.

– Потому что ты наша.

– Чья – ваша? – не поняла она.

– Наша, цыганская.

– Что за ерунда? – удивилась Любочка.

– Дай посмотрю. – Взяв Любочку за правую руку, цыганка провела пальцами по линиям на ее ладони, потом обвела ее безымянный палец и спросила: – Где кольцо?

– Я не ношу колец, – ответила Любочка.

Ей самой было непонятно, почему она отвечает на странные вопросы незнакомого человека. Но, с другой стороны, почему бы и не ответить? Что страшного?

– Смотри, потеряешь. – Цыганка еще раз коснулась ее безымянного пальца, отпустила руку и пошла прочь. Потом оглянулась и, смерив ее взглядом, кивнула: – Наша, наша – норовная. А только норов у тебя пустой.

– Не понимаю… – удивленно проговорила Любочка.

– А вот когда поймешь и от норова своего заплачешь, тогда и счастье тебе будет.

И больше уже не оборачивалась.

– Подождите! – воскликнула Любочка. – Да объясните же!

Ее восклицание повисло над травой – никого на пустоши не было, странная цыганка будто в воздухе растворилась.

– Чушь какая-то! – фыркнула Любочка и пошла дальше.

Возле директорского флигеля стояло такси. Водитель помогал выбраться из него женщине на костылях. Нога у женщины была загипсована до колена, и она неумело подпрыгивала, как подраненная птица.

– Оля! – воскликнула Любочка. – Что с тобой?

– Сложный перелом со смещением, – ответила ее любимая, ее восхитительная тетушка-актриса. – Упала прямо на пробах.

– Ты на роль циркачки пробовалась, что ли?

Любочка помогла Оле сесть на лавочку у входа во флигель.

– На Раневскую, – ответила та. И добавила: – Все теперь прахом!

В ее голосе звенели слезы.

– Оль, ну почему прахом? – без особенной уверенности возразила Любочка. – В другой раз сыграешь.

– В какой – другой, Люба? – Оля всхлипнула. – Я пятый десяток доматываю, какие мне роли в кино остались? По пальцам пересчитать! Раневская, «Вишневый сад» – это, может, последняя моя большая работа. И вот так…

Она махнула рукой и заплакала. Расстроенная Любочка не знала, чем ее утешить. Наконец Оля вытерла слезы и спросила:

– Ничего, что я к вам приехала?

– Ну что ты говоришь, Оля! Приехала, и молодец.

– В квартире одной совсем тошно. Тишина такая, что в ушах звенит.

– А зачем тебе одной в квартире быть? – улыбнулась Любочка. – Тем более со сломанной ногой. Пойдем.

Она взяла сумку с Олиными вещами и повела тетушку во флигель.

Олин брат Артем сидел в это время у стола в деревенском доме, где жила вместе с мужем их мать Лукерья Кондратьева, и, не обращая внимания на стынущий в тарелке суп, говорил:

– Каждый раз думал: ну последняя халтурка, и все. И правда, дети же у меня, кто о них должен заботиться. И чего добился? Колька с Генкой в двадцать пять лет как галчата. Рты открыли, ждут, когда корм положат. А у меня одни Ленины за спиной да уроды в лавровых венках.

– Ну все-таки не так, Тема. – Лушка убрала оставший суп и поставила перед сыном тарелку с кружевным венским шницелем. – Нам для парка какую скульптуру сделал! Как в Люксембургском саду.

– Вот именно – как! – усмехнулся Артем. – Ничего своего… Ладно, мама, что плакаться? Сам виноват. Я у вас пока поживу, можно?

– Что ты спрашиваешь? – пожала плечами Лушка. – Я тебе на втором этаже все приготовлю.

За годы, прошедшие с той ночи, когда Андрей предложил Лушке быть его женой, ее деревенская изба преобразилась совершенно. И не только из-за надстроенной мансарды – все здесь дышало теперь не запустением, а утонченным уютом. Сочетание русского стиля с французским вкусом могло показаться странным, но именно оно составляло прелесть этого дома, да и его хозяйки, супруги Андрея Ангелова-Кондратьева.