Анна Берсенева - Ангел-хранитель

– За что же? – побледнев, спросила Лушка.

– За чай. За ваше общество.

– Не за что, – ответила она.

Когда вышли на крыльцо, Андрей сказал:

– Каюк не вернется, я уверен. Вы не бойтесь теперь.

– Теперь не боюсь, – кивнула Лушка.

– Я пойду? – спросил он.

И что она могла ответить? Если б хотел остаться, то не спрашивал бы.

– Спасибо вам, – сказала Лушка.

– Не за что, – ответил на этот раз он, коротко коснулся ее руки и сбежал с крыльца.

Она подошла к частоколу и смотрела, как он идет по освещенной луною улице – легкий, нездешне прекрасный.

– Билеты купил, Андрюша? – спросила Лида.

Она села на заднее сиденье санаторской машины, которую Вера прислала, чтобы забрать ее из больницы, и Андрей сел рядом с ней. Он так переживал из-за ее сердечного приступа, что, хотя врачи и уверяли его в полном мамином выздоровлении, все-таки боялся, что ей станет плохо по дороге, а он не сразу это заметит, если будет сидеть впереди.

– Да, – ответил он. – Через три дня мы с тобой улетаем.

Они ехали через Оборотневу пустошь, уже виден был ангеловский парк.

– В санаторий идет, – сказал водитель, кивая на идущего вдоль шоссе немолодого мужчину с небольшим чемоданчиком. – Подвезем?

– Конечно, – ответила Лида.

– Садитесь, – сказал водитель, притормаживая и открывая окно «Волги». – Подбросим.

– Спасибо.

Прохожий поздоровался со всеми и сел рядом с водителем. Он был высокий, и из-за спинки сиденья Лиде был виден его седой стриженый затылок.

– На леченье прибыли? – спросил водитель.

– Родню навестить.

– А вы кто ж будете?

– Кондратьев. Федор Тимофеевич.

Когда Андрей почти вынес мать из остановившейся с тормозным скрежетом машины, Лида была бледнее, чем в тот день, когда он сказал, что имеет право видеть своего отца.

– Может, вы тут посидите, отдышитесь, а я пока за врачом сгоняю? – испуганно спросил водитель.

– Не надо… – проговорила Лида. – Сейчас… Извините…

Он не был потрясением для ее глаз, и она понимала почему: Андрей был так похож на него, что она не отвыкла от этого гармонично вылепленного лица, и от этой глубокой вертикальной морщины, перерезающей переносицу… Не от вида его все у нее внутри перевернулось, а от того, что она поняла: он здесь, он есть, он смотрит на нее. И сердце вместе со всем ее нутром перевернулось тоже, и боль при этом оказалась такой, что она чуть не задохнулась.

Сын смотрел на нее с тревогой, а на Федора старался не смотреть вовсе – обходил его взглядом. Федор же не старался не смотреть на Андрея – он просто не смотрел ни на кого, кроме Лиды. Молчал и смотрел на нее.

– Может быть, мы поедем? – наконец сказал Андрей. – Дома поговорим.

– Да-да, – сказала она. – Поедемте.

Кроме удивленного водителя, у каждого из тех, кто садился в машину посреди Оборотневой пустоши, было в эту минуту ощущение, что сорок лет, прожитые порознь, – преграда неодолимая.

«Волга» остановилась возле директорского флигеля – возле того входа, который назывался гостевым. Через него входили в комнаты, отведенные сейчас Лиде с сыном и невесткой. Все вышли из машины.

– Вы зайдете? – спросил Андрей.

Федор посмотрел на Лиду. Та опустила глаза.

– А Семен где? – спросил он.

– На работе, – ответил Андрей.

– Пойду поздороваюсь.

Он пошел по аллее к главному корпусу. Андрей сделал было движение, чтобы идти за ним, но взглянул на мать и остался.

Когда вошли в дом, Лида опустилась на стул и застыла, глядя перед собою неподвижным взглядом.

– Не понимаю, что за онемение на меня нашло! – сердито произнес Андрей. – Сейчас же пойду и поговорю с… Федором Тимофеевичем.

– Как хочешь.

– А ты?

– Он не сказал мне ни слова.

– Но он приехал к тебе, – заметил Андрей.

– Он приехал случайно, – покачала головой Лида. – Просто навестить родню. Что ж, сетовать не на кого. Я сама виновата.

– Мама, ну хватит, – поморщился Андрей. – Эти разговоры о вечной вине… Что было, то прошло. Важно, что дальше будет.

– Да ничего не будет, – невесело улыбнулась Лида. – Разве ты не понял? Вся жизнь врозь. Через это не переступить.

Андрей расстроенно молчал. Возразить ему было нечего.

Андрей возвращался с электрички сердитый. Он пытался убедить себя, что причина его отвратительного настроения заключается в том, что весь день сегодня был потрачен на закупку сувениров, список которых – водка, икра, матрешка – оставила ему Николь, но сам понимал, что дело совсем не в усталости.