Фаина Гримберг: Гром победы

А вот лёгкие сибирские санки, десятью большими собаками везомые и управляемые камчадалом в камчадальском костюме...

Маскарадный поезд медленно двигался мимо стен и башен Кремля. Пёстрыми куполами празднично встал на холме Покровский собор, именовавшийся в народе собором Василия Блаженного, подвижника, Христа ради юродивого времени грозного царя Ивана Васильевича. Набережная немощёная была, берега реки не были обложены камнем. Ехали сани мимо деревянных московских городских ворот — Тверских, Пречистенских, Арбатских, Никитских, Серпуховских. Через речку Неглинную перекинут был мост деревянный. В Бабьем городке у Крымского брода мельница стояла. И ещё трое мельниц — у Водяной башни, у Троицких и у Боровицких ворот. А на Кузнецком мосту, налево, как заворачивать к Самотёке, стояли рядком кузницы...

Она была в белом меху, в пушистых перьях лебединых, в санях, наподобие большого лебедя с изогнутой шеей сделанных. Истинная принцесса Севера, вожделенная награда... Кому?..

Она впервые участвовала в подобном празднестве. Нервически весёлое возбуждение охватывало её и кружило голову. Всё сливалось перед глазами в хоровод шумных звуков и движущейся пестроты. Она опустила маленькую, почти детскую ещё, худощавую даже в пышном рукаве ручку в изящной перчатке и быстро пожала руку своей старшей придворной даме, госпоже баронессе Климентовой...

Но вдруг волнение отставало, картина резко прояснялась. И прежде всего она тогда углядывала своего великана-отца, силача царственного, слышала его громоподобный голос, отдававший команды... Она в детстве видывала, как он — на пари — сворачивал в трубку серебряную тарелку или, подбросив штуку сукна, перерубал в воздухе саблей. Внезапно и странно его большое лицо обветренное искажала судорога и дёргалась правая щека с родинкой. Взмахи рук его были широкими, власы хоть и с проседью сильной, но всё еще тёмнокудрявыми. Глаза оставались большими и круглыми, но на лицо всё чаще сходило выражение усталости. Однако и ныне только богатырём можно было назвать его, а иначе — как?.. И под стать отцу-богатырю была и её мать — с этими энергическими чертами лица, с этим дерзко вздёрнутым носом и чёрными кудрями, на маскараде нынешнем скрытыми париком белокурым...

Находили, что она, старшая, походит на мать. Но она не была столь смугла и чернокудрява, в чертах её личика видно было изящество, телосложение явно обещало остаться хрупким. Не замечалось в этой тринадцатилетней принцессе и победительной энергической силы, столь отличавшей императорскую чету. Прикреплённые назади крылышки — знак невинности — являли собою нечто вроде широкого стоячего ворота, в котором чуть клонилась на тонкой шейке нежная девичья головка в белом, украшенном алмазами уборе. Глаза почти всё время были застенчиво опущены долу, но внезапно живо и широко раскрывались и тогда казались совсем чёрными и блестящими мгновенным безоглядным озорством...

Внезапно она с твёрдостию решала непременно обернуться и увидеть его. Она знала, что его сани назначены следовать тотчас за её санями. И подобное назначение уже само по себе являлось знаком... И уже толковали, перетолковывали, уже столь желанное, чаемое им определение «жених» обретало словно бы истинный вес, подлинную свою ценность, уже не было бросаемым вскользь и по сути не значащим ничего...

Но если он — «жених», тогда и она... Она — «невеста»!.. Уже истинная, настоящая невеста... Она всегда, сколько помнила себя, знала, что будет невестой. Обычаи женского круга первых Романовых уже были порушены. И она никогда не соотносила себя с тётушками Екатериной, Марфой, Федосьей Алексеевнами. Они были такими неуклюжими, такими старыми казались ей и не созданными для того, чтобы сделаться невестами. И даже tante [1] Тётка (нем.). Наталия, младшая, любимая сестра отца, щегольски являвшаяся в голландских и немецких платьях, всё же принадлежала прошлому первых Романовых и никак, никак не могла сделаться невестой... А она, цесаревна Анна Петровна, она могла! Она должна была сделаться невестой. Всё об этом говорило, это предвещало. Для этого она должна была учиться усердно русскому, немецкому и французскому ученью. В это, в свадьбу, в жениха и невесту, она играла, переставляя нарядных нюрнбергских куколок, при всех частых переездах следовавших с нею в особливом сундучке…

Она твёрдо решила взглянуть на него... Но... он не должен был думать, будто она нарочно, будто он ей так уж интересен!.. Он всего лишь правитель маленького немецкого герцогства, к тому же... половина его земель захвачена... Кем? Датским королевством?.. Или менее половины?.. Что она слыхала обо всём этом?.. Она чуть нахмурила тёмные бровки... Нет, нет, отец не отдаст её, старшую дочь, за какого-нибудь незначительного правителя, у которого отнята половина владений!.. Стало быть, менее половины?.. Или всё это — сплетни, пустые толки и не отнято ничего?.. Надо так повернуть голову и кинуть взгляд, чтобы он не подумал... Из всех детей её отца осталось трое — три дочери — она, Анна, сестра Елизавет и маленькая болезненная Наталья... Анна — самая старшая... У отца уже нет сыновей... Ах да, Петруша, сын брата Алексея, племянник... Но Алексей был перед смертию своей в немилости у отца... сказывали даже... Нет, нет, это невозможно, это клевета... просто был в немилости от своего непослушания... и умер... само собою сделалось... Во всех иных царствах престол наследуют сыновья либо внуки, племянники... иная царская отрасль...