Никита Божин - Петроград

– Гамбург. Нет, не хочу. Сегодня не хочу.

– Но ведь в Петрограде неспокойно. Сами не скрываете.

– В Европе не лучше. Помните, что война идет не только у вас, точнее у нас с вами. Весь мир в огне. Не думайте, Алексей, что где-то хорошо, а только тут плохо. Но не сомневайтесь, когда будет нужно, я уеду, а нет – останусь здесь до конца дней. За меня не тревожьтесь, я твердо знаю, как жить.

– Я лишь зашел проведать вас. Рад, что все в порядке. Передам почтение от вас Ивану Михайловичу. Прощайте.

– До встречи, Алексей, – точно так же чеканно ответил немец, и вмиг обернулся спиной, занявшись своими делами.

После общения с немцем Нечаев иногда приходил в гнев, но быстро отходил и после уже вспоминал о нем с хорошими чувствами и всегда тайно побаивался, что, проходя мимо лавки, он увидит битые витрины, разгром и кровь на идеально чистом тротуаре. И при всей странной манере немца то грубить, то выражаться надменно или откровенно пренебрежительно, он не вызывал крайних антипатий. Да, сегодня поговорили вполне сносно, без обид даже, а вот завтра зайдешь, он начнет палить остро и неприятно, и уж грешным делом чего зря про Майера надумаешь. Странный человек, и быть может, болезнь какая загадочная так управляет его настроем? О всяких причинах, увы, Алексей Сергеевич ничего не знал.

В конторе «Нового времени» говорили о сильном похолодании в Москве. Погода там испортилась основательно, и город захлестнули продолжительные ливни, очень похолодало, и даже начались ураганы. Град, ко всему прочему, уже несколько раз прошелся по Белокаменной. Эта непогода постепенно подбиралась и к Петрограду, и теперь как температура, так и нагнетающие ветра, дожди готовы окутать столицу. Выходя на промозглый холод, что уже в конце августа постепенно превращался в настоящую напасть, оставалось лишь горько призадуматься о том, что таким образом есть риск вообще однажды ночью околеть. Немало выпало трудностей в ту пору, но проблема обеспечения домов теплом все чаще поднималась в беседах горожан, особняком выделяясь на фоне прочих. Всякое может расстроить, но перспектива померзнуть уж и вовсе не оставляла хоть каких-то надежд пережить зимний период. Про уголь речи и не шло, но тех же дров не хватало, а холодные каменные дома превращались в сырые пещеры. Разговоры о климате Петрограда это отдельное удовольствие и уже традиция многих поколений. Иному человеку бы и надоело, но как не ругать, как не поминать погоду, когда терпеть ее сил нет? Хоть и век живи в этом городе, а все равно не привыкнешь. И, к сожалению, центральным отоплением обеспечены немногие дома, а все больше жителей, как и прежде, топились дровами. Кухонные печи же и подавно все оставались на дровах. Между тем, дрова поступали хуже, они дорожали, и страшно не только замерзнуть где-нибудь в уголке окраинного домишки, но и оказаться на длительное время без необходимой теплой пищи, а это того и гляди, не сегодня, завтра настанет. Ольхин в этом вопросе старался достичь компромисса, будучи человеком исключительно мерзнущим, он всячески пытался решить вопрос отопления, но не в его силах повлиять на ситуацию, и успев немного замерзнуть прежними ночами, Нечаев понимал, что с наступлением осени, от даже такого преждевременного холода, он будет мерзнуть всегда и везде. Так непривычно и мерзко, как он этого не хотел. Закрывая глаза, Алексей Сергеевич представлял теплые океаны на том краю земного шара, но перед очами его пробегала лишь холодная и полноводная Нева. Сам того не замечая, он побрел по улицам, задумавшись, как многие из новых бедолаг, что бродят по улицам, что сошли с ума от этих революционных безумств, Нечаев точно так же поддался забвению и очнулся у набережной, глядя на воду.

«Вода, ты протекаешь так же, как и теперь моя жизнь. Чему подвластна, чьей воле? Зачастую лучше не видеть автора, не знать творца. Так и не стоит мне знать того, кто все это пустил: твое течение и мое».

Над гладью Невы, что переливалась в вечернем свете огней, высились мосты и гранитные набережные. Холодные воды омывали их, как и прежде омывали берега. Река с силою мчится от самого Ладожского озера и впадет в море. Полноводная, северная, русская река, ты протекала здесь целую вечность, и все, что здесь теперь происходит, для тебя ничтожно. И задолго, задолго до Петра ты была здесь. Не он открыл это место, и даже не древние рыбаки или иные народы, что в разное время здесь обживались, а ты, ты одна определяешь чему быть у берегов твоих. И теперь, когда люди крепко устроились при тебе, в чистые воды стекает кровь и грязь улиц. Воды твои скоро охватит лед, и на поверхность его лягут отражение уцелевших фонарей, огней домов, таинственный свет мягко расстелится пред тобою, а скоро скованную гладь накроет снег, а сверху упадет и городской мусор. Благо, если воды твои или ледяной панцирь не засыплет телами, и тебе не придется видеть, как город угасает. Были дни, бывали времена, когда могучие потоки топили безжалостно Петербург, не считалась река с ним. Тогда это казалось бедою, а теперь, так может и спасением бы стало. Всех прогнала вода и всему конец. А то ведь, что теперь? Весь народ, что двести лет гулял близ тебя, что боялся и восхвалял, теперь он больше не видит ни реки, ни самого города, в глазах его пелена, зло и обреченность.