Никита Божин - Петроград

Внутреннее убранство осталось таким же неизменным, как со времен открытия. И вид, и запахи, и даже предметы – все очень похожие. Посетителя без каких-либо эмоций приветствовал сам хозяин, что находился на тот момент в одиночестве, в своем тихом месте на карте шумного Петрограда. Со стула осторожно поднялся пожилой немец Иоганн Готфрид Майер, потомственный аптекарь из Гамбурга. Родился в Бергедорфе, в семье небогатого аптекаря, вскоре перебрался в Гамбург, где прожил до девятнадцати лет, после чего женился, вернулся в Бергедорф с женой Генриеттой Майер, что жила там с семьей, но, не выдержав быта провинции, вновь вернулся в Гамбург, и через два года, в 1883, прибыл в Петербург с женой и отцом, что организовал здесь дело, скоро полностью перешедшее к сыну. Иоганн и Генриетта Майеры жили здесь все эти годы, вырастили сына, но тот, прожив долго в Петербурге, уехал в Германию, а они остались.

По внешнему виду господина Майера легко читалось, что юность его прошла буйно – шрамы на лице, вероятнее всего от драк, а то и дуэлей. Мешки под глазами, может, и от старости, но представлялось, немец прежде был не прочь выпить, однако, при всех пороках всегда оставался культурен, вежлив, а главное дело свое вел честно. Жена ни на мгновение не оставляла аптеку без надзора, и возможно во многом благодаря ней помещение содержалось в столь приятном виде. Об этом месте знали в городе, вероятно, не все, но многие, и народ ходил сюда с давних пор.

Иоганн Майер немного знал Нечаева, но скорее как жильца Ольхина и не питал к нему особых чувств, но, все же, считал приятным собеседником и не отказывался перекинуться парой слов. Тем более он всегда имел в виду, что тот заходит к нему либо принести новости от совсем осевшего дома «струсившего» Ивана, как с издевкой его звал немец, либо наоборот, набраться новостей. С Иваном Михайловичем они знакомы издавна и в далекие времена совместно обильно и регулярно кутили. Случилось даже такое, что пять лет они оставались неразлучными и проводили немало ночей в загулах и празднествах. Ольхин всегда был немного тише, его образ всегда сохранялся романтичным и легким, а немец наоборот – вздорный, активный и неугомонный. Выпивал он всегда больше, но умело, в то время как Ивана Михайловича домой временами приносили. Но шли годы, возраст брал свое, а вместе с тем и времена менялись. Так совпало, что как раз после 1905 года вся их радость сходила на «нет», и вот уже больше десяти лет они оба ведут жизнь тихую и почтенную, а что до Ольхина, так после Февраля жизнь его и вовсе затворническая.

– Как здоровье у нашего дорого Ивана Михайловича? – почти военным, чеканным тоном спросил немец.

– Умеренно, чувствует себя недурно, – тихим, и напротив, повседневным тоном доложил Нечаев.

– А я уже имел предположение, что вы зашли за лекарствами ему.

– Нет, все проще, – не стал лукавить Нечаев. – Очень просил осведомиться, все ли тихо у вас. После вестей с фронта.

– Наслышан… досталось. И к нам заходили. Обыскивали молодцы, кое-что забрали, но не тронули нас.

– Невероятно! К вам, как я знаю, никогда не смели заглядывать. Что же ищут?

– Капиталы, пулеметы, спирт. Что угодно. Немец, – говорят, – враг теперь.

– Не страшно вам? Каждый день рискуете.

– Ничего, пока ничего. Люди болеют. А теперь разруха. Заведений в этом порядке нет, все поменялось. К нам за спасением ходят. После 3-го июля ходили, и теперь ходят.

– Теперь ведь меньше стреляют.

– Травятся много. За качество продуктов теперь сложно ручаться, ведь видели вы, как пыльно? Предупредите Ивана Михайловича, чтобы осторожнее обходился с пищей. С самого мая еще от пыли не продохнуть, а по улицам тем же, торговцы продают рыбу, грибы, ягоды, мясо… что угодно. Оно ведь и прежде такое допускалось, да только теперь улицы полны пыли, грязи, все это оседает на еду. Знаете, какие беды несут? С желудком надобно быть внимательным, что попало не следует есть. Но что делать? Ситуация тяжкая нынче, едят все равно. Знать, не убудет у меня посетителей.

– Но вы же не рады? Такие деньги нельзя ценить, – пытался поймать Нечаева немца на аморальности.

– Я могу прекратить работать, думаете, лучше станет?

– Не уверен.

– Даже в самые напряженные периоды люди живут. Не лечь же нам всем и страдать. Нужно проживать. Но кому-то в это время страдать, а кому-то и помогать. А так, время теперь непростое, чего уж оправдывать.

– А вы не хотели бы вернуться обратно, откуда вы пришли… Бремен?