Григорий Коновалов - Истоки

Минуту молчали, потом Любовь, перегнувшись через стол, тихо спросила:

— А Испания? Как там? — Она упорно смотрела в лицо Матвея не обесцвеченными временем живыми глазами.

— Любушка, мы договорились, хватит на сегодня об этом, — сказал Денис, положив руку на узкое плечо Любови.

— Но как же с бойцами интернациональных бригад?

— Находятся в особых лагерях во Франции.

Холщовая портьера на дверях раздвинулась, и в столовую утиным, переваливающимся шагом, как ходят беременные женщины, вошла Светлана, жена Кости. Она тяжело опустилась на стул рядом с Любовью, разглаживая на груди и большом животе складки широкого капота.

— Ах, как душно, видно, к грозе… — Светлана подперла белую щеку, приготовилась слушать с вымученно-бодрой улыбкой. Припухшее лицо ее тронуло Матвея выражением кротости и даже виноватости, в карих глазах тревожная тоска.

— Милая Света, меня спрашивала Любовь Андриановна, возможна ли революция в Англии. Сомнительно. Король Египта Фарук сказал, что если случится война, то после нее останутся короли крестовый, бубновый, пиковый, червонный и… английский.

— Ишь ты, короли тоже в картах разбираются, — усмехнулся Денис, ласково поглядывая на Светлану.

— Деньги по аттестату идут, а писем уже восьмой месяц нет. Что это за такая долгая особая командировка? — спросила Светлана, отбрасывая притворный интерес к рассказам о королях. — Говорила я-Косте: уволься, поступай на завод. Не послушался. А ведь мог бы! Как раз ребро сломал.

— Света, ты же знаешь характер Кости, — сказала Любовь.

— Батюшка, — обратилась Светлана к Денису, — ты, что ли, поговорил бы с Женей.

— В чем дело, Света?

— Подступиться к нему не могу: встревоженный и непонятный. Матвей Степанович, понимаете, Женя с двух лет живет у дедушки. Я, как иголка за ниткой, тянулась за Костей то на Дальний в Унаши, то на Арпачай. Сына не знаю, боюсь его… чужой он. Мамой не зовет, а все Света да Света.

— Меня матерью зовет, — Любовь засмеялась со старческим тщеславием, из-за вялых губ сиротливо выглянули два сохранившихся зуба.

— В наше время нет настоящей семьи. Люди на месте не сидят. Непрерывные перемещения, смещения, переброски. И винить некого, жизнь такая… Я уж, грешным делом, подумала: не к Христу ли потянули нашего Константина следом за его бывшим командиром?

— Светлана Макаровна! — попытался остановить сноху Денис.

— Да вы, батюшка, не знаете, что ли, что Костин командир вылетел в трубу? Может быть, так и надо, я не знаю. Какая уж там семья?! Мне вбили в голову: мол, боевая ты подруга, муж на самолет, а ты с бабами в самодеятельности пляши. Вот и проплясала сына. Не любит он меня… Не дай бог… Давно нет слуху… — Светлана помолчала, глотая слезы, потом, улыбаясь просяще и жалко, сказала: — А ведь я думала, Матвей Степанович, вы узнали что-нибудь о Косте… Ах, как душно! Гроза будет… Пойду поищу Женю.

Светлана ушла. И вскоре послышался во дворе ее тоскливый голос:

— Же-е-еня!

Голос удалялся, слабел, видимо, Светлана спускалась к Волге.

— Вот она, молодежь, какая нынче кислая, — сказала Любовь, — пришла, намолола, расплакалась. Пойду успокаивать… Как же, ей тяжело, а матери…

Когда Любовь ушла, накинув на плечи платок, Матвей спросил брата:

— Светлана, кажется, из Ясаковых?

— Внучка моего друга по царской каторге. Эх, брат, тревожатся мои женщины… Вот и Любава надолго осерчала… Большую встряску пережили в тридцать седьмом году… Ну и Любаву прощупывали насчет ее отца. Не там, а в горкоме товарищ Солнцев вел дружеское дознание. До сих пор не отходит сердцем Любовь Андриановна. Я рад, что миновала нас крутая пора.

— А что, опасался временами, а? — спросил Матвей тихо. — Ведь чисты мы, видит бог, чисты.

— Опасался, брат. Жизнь прошли длинную, кого только не встречали! С кем хлеб-соль не делили. Мог какой-нибудь по слабости душевной наговорить на меня? А что? Мой приятель мастер Серафим наплел на себя ужас что, будто собирался взорвать мост через Волгу. Счастье его, что судья попался большевик, да и Пленум ЦК к тому времени осудил перегибы, Ежова сняли с чекистской должности, — говорил Денис, и голос его как-то непривычно дрожал. — Давит сердце дума о Мишке: того и гляди, выкинет номер сам или другие запутают. Ну да ладно, поговорим в другой раз. Отдыхай, Мотя.

— Нет, погоди, братка Денис. Был ты для нас за отца, — обратился Матвей, как бывало в юности, — за отца родного, собой прикрыл от казацкой шашки… Скажи, много в трату пошло?