Николай Задорнов - Цунами

Кавадзи – опасный противник. Гончаров от него в восторге и описал в нескольких корреспонденциях! Высокого роста, вальяжный, со смелым взглядом больших глаз, с большой выдержкой этот Кавадзи. Но, говорят, тоже колебался, не был уверен, что не увезут его из Японии в плен, если поедет на прием на судно.

Сначала очень осторожны были послы, но потом лед растаял. И на прощание уже совершенно по-европейски Кавадзи пожал протянутую руку адмирала. Путятину даны обещания, что с русскими Япония заключит договор о дружбе, торговле и границах на основе принципа наибольшего благоприятствования. А нагасакские губернаторы – родовитые князья, – не зная новой политики правительства бакуфу, [14]составили оппозицию Старику и Кавадзи. В Нагасаки образовались две враждебные партии. На «Палладе» стало известно об этом, и немало смеялись. Всюду, даже в закрытой Японии, одно и то же!

Иронизирует губернатор Сибири [15]Николай Муравьев и составляет адмиралу-послу оппозицию, как нагасакские губернаторы столичным послам. Но дела предать нельзя, дело начато, оно многообразно, оно и в официальных и в человеческих отношениях, начатых, завязавшихся, требующих развития! Да разве можно этим пренебрегать? Перед отплытием адмирал Путятин, рассказывая свои впечатления от Японии и японцев и сам проникнутый чувством приближающейся опасности, все более увлекал молодого адмирала, объясняя ему значительность предстоящих действий. Путятину нравилось, что Геннадий Иванович Невельской миролюбив. Его офицеры и казаки, распространяя свое влияние на огромной территории, за пять лет не сделали ни единого выстрела по человеку! Пример небывалый в современной истории!

… Кавадзи подарил адмиралу отличную самурайскую саблю, какие носят японские рыцари, и сказал, что при испытании этой сабли на преступниках были срублены сразу три человеческих головы, а что спинной хребет и кости она резала потом вдоль, легко, как хрящи. Подарок дорогой, да и объяснение к нему прибавлено! Знайте, пришельцы, всю холодность и жестокость воинов Японии. При исполнении долга они не знают пощады ни к себе, ни к врагу. За все время переговоров у Кавадзи его праздничный, как бы мундирный халат был застегнут не слева направо, а справа налево. Как полагает наш востоковед и секретарь адмирала Гошкевич, [16]такая застежка означает своего рода траур. Готовность к смерти, обреченность! В любой миг пожертвовать своей жизнью или жизнью отвечать перед государством за какую-либо оплошность при переговорах!

«Японию нельзя отдать под влияние враждебных стран, позволить подчинить ее и создать из нашего соседа вечного нашего врага!» – полагает адмирал-посол.

«Создадут и вооружат! И заставят друзей стать врагами! – Это мнение Муравьева. – Дадут им в руки современное оружие и укажут на нас – вот ваши враги».

«Надо крепко стоять на позициях и заводить земледелие и судостроение на Амуре и на Сахалине, и угольные ломки», – полагает Невельской.

– Японцам очень нравились Посьет [17]и Гончаров, принимавшие их и старавшиеся занимать гостей. А поначалу Гончарова посчитали за шпиона…

– Не может быть! – всплеснул руками молодой адмирал. – Да, он, верно, с любопытством слушал их и наблюдал молча. Вот им и показалось! У них при переговорах всегда присутствует молчаливый чиновник-шпион.

– Он вмешивался всегда в разговор послов, – недовольно сказал старый адмирал. – У них не принято и не прощается.

Жена Евфимия Васильевича теперь в Петербурге. Любя его со всей фанатичностью англичанки, [18]преданной идее, она стала истой православной и горячей поклонницей его открытий. В Париже в православной церкви заказывала молебны. С войной переехала в Россию. Теперь живет с детьми в родовом имении Путятиных, в селе Пшеничище, близ станции Волховской на Московском тракте. И вот не к ней, а от нее, опять от нее, еще дальше, в большое плавание! Евфимий Васильевич улыбнулся, вспомнив ее последнее письмо. Вчера дребезжащий паровой катер доставил через лиман свежую почту.

«Внутренний помощник» – по понятиям японцев. У них отношения семейные скрыты, в обществе женщина не видна, не имеет, казалось бы, никакого значения. Но в семейной жизни ее сила могущественна.

Матрос унес самовар, слышно было, как доливал его, как гудела труба.

– Французские зонтики показались японцам хороши. Послы осматривали их с видом знатоков. Сказали, что невозможно не восхищаться. Парижские зонтики!

– При всей преданности японцев семьям они не скрывают, что существует многочисленный класс женщин, предоставленных для удовольствий знатных и богатых мужчин… В веселых домах ищут удовлетворения самых грубых и низких потребностей, для чего и избирают очень молоденьких и прелестных собой девиц из бедных семей.