Юрий Винничук - Аптекарь

«Март – апрель 1647 года.

Итак, я взял на себя обязанность судебного медика, и темные погреба пыточных встретили меня холодом и влажностью, вызывая состояние угнетенности и сомнений относительно выбранной должности. Тюрем во Львове было семь, некоторые – со странным названием: «Верхняя», «Белая», «За Решеткой», «Веселая», «Гелязинка», «Аведичка» и «Доротка». Охраняли их довольно небрежно, так что бывали случаи, когда заключенные сбегали. Благородных преступников уполномочен был вылавливать бургграф, сидевший на Высоком Замке, также он охотился на разбойников, но только тогда, когда ему давали в распоряжение отряд драгун. Пойманного преступника он передавал войту, под чьим началом были двенадцать лавников. Часть из них составляла лавничий суд, который и определял наказание, но когда речь шла о шляхтиче, то не так просто было его осудить. За порядком в городе и в предместьях следил ратушный гутман, или ночной бургомистр. Он должен был ловить преступников, охранять городские ворота и наблюдать за заключенными. Гутман руководил городской стражей, или же цепаками, потому что у них были цепы на вооружении. Кроме лавников, городом правили двенадцать райцев, занимавшихся преимущественно политическими и административными вопросами. С райцами мне приходилось иметь дело редко, а вот с членами лавничего суда – постоянно, наибольший авторитет среди них был у Томаша Зилькевича, еще совсем молодого, и у Бартоломея Зиморовича.

– Вы знаете, как пахнут стены тюрьмы? Это неповторимый запах, – бормотал старый ключник, показывая мне место моей работы. – Каждый, кто попадает сюда, впитывает его в себя, как губка, и потом никогда не может с ним расстаться. А если стены тюрьмы из дерева, то дерево пропитывается этими запахами до глубины своего нутра. Пол в «Доротке» гниет от одного лишь дыхания заключенных. Но вы, пан, не переживайте. Вам здесь не жить. Пришли и ушли. А я врос, как гриб, в эту плесень и сырость. Ношу ее вот здесь, – он постучал себя в грудь, – и сколько бы не выдыхал ее на свежем воздухе, выдохнуть не могу. Разве что с последним вздохом избавлюсь от нее.

Первые пытки, за которым я наблюдал, были над двумя молодицами, которые занимались нежностями с дьяволом и пытались приворожить своего пана, у которого служили. После купели в реке и после того, как им в глотки влили по десять литров холодной воды через специальные воронки, обе признались во всем. Животы у них надулись, как у беременных, я настоял, чтобы их оставили отдохнуть на сене, потому что они уже теряли сознание. Они просили, чтобы им дали спокойно умереть, что они уже ничего нового не скажут, но судьи и войт считали иначе, для них картина была еще не совсем ясна – непонятно, кто кого подбил на контакт с дьяволом.

– Какая разница? – недоумевал я. – Ведь конец одинаковый – обеих сожгут.

– Э-э, нет, разница есть, – махал пальцем судья Зилькевич, – суд Божий! Там, – он ткнул пальцем в потолок, – должны знать, кто больший грешник.

– О, так вы еще больше богохульник, раз сомневаетесь в том, что ТАМ знают обо всем лучше, чем мы все вместе взятые, – подловил его я.

Судья блеснул гневом, но подкожный пронизывающий страх охватил и его, он замахал руками, словно отгонял комаров, и затараторил, брызгая слюной:

– Нет-нет-нет! Не надо меня ловить на слове. Я не это имел в виду. Я имел в виду грядущие поколения. Они должны иметь полную картину преступления.

Обе женщины действительно путались и свидетельствовали одна против другой.

– Уже год, как меня София Будельска подговорила и научила колдовать, но я никому никакого вреда не причинила, – говорила Ганна Шимкова. – У меня был дьявол-шляхтич, имя ему Бартек, недавно меня бросил. А София колдовала на человеческое здоровье – ее и спрашивайте. Когда меня выдали за дьявола, я на Лысую Гору ездила голая в карете, у которой была лошадиная голова. Тогда дала мне Будельска для смазки голого тела мазь, которую я на печи прятала. А еще порошок дала и сказала, чтобы я его посыпала там, где пан ходит, и он будет ко мне добр. Дважды я бывала на Лысой Горе и там с дьяволом моим имела дело…

– Какое дело? – спросил судья.

– Супружеское.

– Каким образом это происходило?

– Дьявол приказал мне наклониться и упереться ладонями и ступнями в землю, ибо только так он мог взять меня. Его стержень был холодный, как лед. Когда он проник в меня, то сразу изверг холодное вонючее семя. А потом приказал мне общаться по-супружески со всеми мужчинами, которые там были. Он дал знак, и факелы погасли. Тогда уже все перемешались и менялись женщинами, и меня брал, кто хотел.