Кен Фоллетт - Зима мира

– Восемь миллионов долларов, – сказал Лев.

Грег был ошеломлен.

«Неужели я не ослышался? – подумал он. – Отец предложил Дейву восемь миллионов долларов?»

– Это хорошая цена, – признал Дейв. – Но я не продам.

– Никто другой не даст вам столько! – раздраженно сказал Лев.

– Знаю. – Дейву, похоже, надоел этот напор. Он залпом допил свой стакан. – Рад был повидать вас обоих. – И он неторопливо вышел из бара в обеденный зал.

Лев посмотрел ему вслед с отвращением.

– «Не все же думают только о деньгах», – повторил он слова Дейва. – Сто лет назад его дед приехал сюда из Персии, и у него не было ничего, кроме одежды, что на нем, да шести ковров. Уж он бы не отказался от восьми миллионов долларов.

– Я и не знал, что у тебя есть столько денег.

– Их и нет – во всяком случае, наличными и наготове. Для этого и существуют банки.

– Значит, чтобы заплатить Дейву, ты бы взял кредит?

Лев поднял указательный палец.

– Никогда не используй собственные деньги, если можешь потратить чьи-то еще.

В бар вошел Гас Дьюар, высокий человек с большой головой. Ему было сильно за сорок, и в его светло-шатеновых волосах, словно крупинки соли, поблескивало серебро. Он приветствовал их с холодной учтивостью, пожал им руки и предложил напитки. Грег тут же понял, что Гас и Лев недолюбливают друг друга. Это могло означать, что Гас не выполнит просьбу, с которой Грег хотел к нему обратиться. Может быть, не стоит даже и пытаться.

Гас был большой шишкой. До него сенатором был его отец. Такая династическая последовательность, думал Грег, это не по-американски. Гас помогал Франклину Рузвельту стать губернатором Нью-Йорка, а затем президентом. Теперь он входил в обладающий властью Комитет по иностранным делам.

Его сыновья, Вуди и Чак, ходили в одну школу с Грегом. Вуди был башковит, Чак – спортсмен.

Лев сказал:

– Неужели президент велел вам уладить дело с моей забастовкой, сенатор?

– Нет, – улыбнулся Гас. – Во всяком случае, пока – нет.

Лев повернулся к Грегу.

– В прошлый раз, когда этот завод бастовал, – двадцать лет назад, – президент Вильсон послал Гаса припугнуть меня, чтобы я дал рабочим прибавку.

– Я помог вам сэкономить, – мягко сказал Гас. – Они требовали прибавить доллар, а я заставил их согласиться на половину.

– Что было ровно на пятьдесят центов больше, чем я собирался дать.

Гас улыбнулся и пожал плечами.

– Пойдемте в обеденный зал?

Они прошли в зал. Когда они сделали заказ, Гас сказал:

– Президент был рад, что вы смогли прийти на прием в Белый дом.

– Наверное, мне не следовало приводить Глэдис, – сказал Лев. – Миссис Рузвельт держалась с ней несколько прохладно. Может быть, ей не нравятся киноактрисы.

«Ей совершенно точно не нравятся киноактрисы, которые спят с чужими мужьями», – подумал Грег, но оставил свои мысли при себе.

За едой Гас вел светскую беседу. Грег ждал возможности обратиться со своей просьбой. Он хотел летом поработать в Нью-Йорке, чтобы обзавестись связями и найти выходы на нужных людей. Ему мог помочь устроиться на стажировку отец, но – у республиканцев, а у них власти не было. Грег хотел работать в команде сенатора Дьюара, человека влиятельного и уважаемого, личного друга и помощника президента.

Он сам не знал, почему так боится заговорить об этом. В худшем случае Дьюар просто скажет «нет».

Когда покончили с десертом, Гас перешел к делу.

– Президент просил меня поговорить с вами о Лиге свободы.

Грег слышал об этой организации, это была правая группа, противостоящая «новому курсу» президента.

Лев зажег сигарету и затянулся.

– Мы должны остерегаться, чтобы к нам не проник социализм.

– Единственное наше спасение от кошмара, подобного тому, что творится сейчас в Германии, – «новый курс».

– Лига свободы – не нацисты.

– Разве? Они планируют вооруженное восстание с целью сместить президента. Конечно, это нереально – пока, во всяком случае.

– Я полагаю, у меня есть право на собственное мнение.

– Но вы поддерживаете не тех людей. Вы же понимаете, что никакого отношения к свободе эта Лига не имеет.

– Вы мне не рассказывайте о свободе! – начиная сердиться, сказал Лев. – Когда мне было двенадцать лет, меня выпороли питерские полицейские – за то, что мои родители бастовали.

Грег не понял, почему отец заговорил об этом. Жестокость царского режима казалась скорее доводом в пользу социализма, а не против.

– Рузвельту известно, что вы даете деньги Лиге, и он хотел бы, чтобы вы этого не делали.