Юрий Куранов - Дело генерала Раевского

Даже когда не видишь этого, но читаешь или слушаешь о таком, охватывает чувство ужасающего изумления: откуда у людей, никогда до того не видевших друг друга и не имеющих лично друг к другу никаких претензий, берётся столько злобы, по сравнению с которой пресловутая звериная злоба не более чем обычная драка? И как сверхзвероподобны те отвратительные особи, носящие к тому же многие напыщенные имена и звания, которые готовят, разжигают и вздувают эти безмерности. Где источник этой поистине дьявольской дикости?

Кто же был тот солдат, заносивший ногу на бруствер окопа у села Семёновское и сметённый свинцом с этого бруствера за мгновение до того, как был смертельно поражён потомок Багратидов, русский генерал от инфантерии, что значит пехоты?

Всё это утро находился при Багратионе, не отходя более чем на шаг, главный медик Второй Западной армии Гангарт. Всего за две-три минуты до трагедии на Багратионовых флешах прямо в грудь лошади медика ударило ядро и вышвырнуло его из седла. Весь в лошадиной крови, контуженый Гангарт оказался на земле.

— Брежинский! — громко приказал Багратион старшему адъютанту. — Спаси Гангарта!

Генерал решил, что медик обливается собственной кровью. И тут же сам оказался снесённым с коня. Место было пристреляно. Французы охотились за прославленным грузином, понимая, что судьба русской армии сейчас зависит от него более, чем от кого бы то ни было в России. Два ординарца подняли генерала с земли и несказанно бережно, как что-то драгоценное и хрупкое, унесли его. Слова о смерти любимца и буквальной надежды армии мгновенно пронеслись по всему полю. И чувство отчаяния подступило ко всё повидавшим сердцам, не раз встречавшим смерть лицом к лицу. На флешах произошло замешательство. Французы ободрились.

Багратион лежал у основания Семёновской высоты, смуглое лицо его побелело. Кто-то сзади в несколько рук поддерживал генерала, всё платье и всё нижнее бельё алело кровью. Нога выше колена была разворочена, тёмно-синий мундир расстегнут, золотые пуговицы на нём и эполеты мглисто закопчены пороховым дымом. Золотой крест на груди его густо сиял, и капля крови стекала по золоту, как огненный рубин.

Подбежал к носилкам ординарец генерала кирасир Андрианов:

— Ваше сиятельство! Вас везут лечить, во мне вам нет уже надобности.

И Багратион в это великое мгновение был действительно сиятельством, в полном смысле этого слова. А кирасир Андрианов, какой-то неистовой силой подхваченный, бросился в самую гущу кровопролитной сумятицы, нападая и отбиваясь во все стороны, и меч его сверкал над ним как молния, пока сам не рухнул он, сражённый.

На перевязочном пункте оказался в тот момент адъютант Барклая-де-Толли Левернштен. Багратион его к себе подозвал и, тяжело переводя слабеющее дыхание, попросил:

— Скажите генералу Барклаю, что участь армии и её спасение зависят от него. Слава Богу, до сих пор всё идёт хорошо...

Его увезли тройкой по осенним просёлкам. Берёзы шумели на пропахшем кровью и порохом ветру невесело. Они не шумели, а плакали. Вороной, гнедой и белый кони везли полководца резво, но не торопясь, бережно. Кони! О эти великие друзья человека, как они, безропотные и внимательные, чутко улавливают течение человеческой судьбы и удары сердца!

Так кто же был тот солдат, которого приветствовал русский генерал на флешах за его невозмутимое пребывание в храбрости?

Быть может, это был португальский пехотинец со смешным красным хвостом на кивере, с высоким стоящим козырьком и в белых полушироких брюках с двумя красными полосами внизу. Или это рядовой пехотинец из Вюртемберга в чёрном кивере с чёрным длинным козырьком, весь в чёрном и с пуговицами медными. Быть может, это рядовой из лёгкой французской пехоты — в чёрном кивере умеренной высоты и весь чёрный, под чёрными же солдатскими эполетами с красным верхом. Он с коротким, чуть гнутым клинком на левом бедре и с бакенбардами вдоль румяных щёк. Или же то гренадер итальянской пешей гвардии с высокой округлой и чёрно-зелёной конструкцией на голове, со светло-зелёными кисточками, в белых, балетно обтягивающих ноги рейтузах и также обтягивающих ногу чёрных голенищах.

Кто мог бы это быть? Не всё ли нам равно теперь, когда сотни и сотни тысяч, а может быть, и миллионы наших родных, друзей и родственников лежат по всем равнинам, лесам, полянам и взгорьям без всякого имени и памяти от Ледовитого океана до моря Чёрного, некогда Понта Эвксинского.