Владимир Дружинин - Град Петра

Остаток дня камрат пребывал в настроении унылом, чему немало способствовала и зубная боль. За обедом жевал гусятину с чесноком — любимое блюдо, — не ощущая вкуса. Ревниво поглядывал на царя. Херц Питер и взглядом не удостоил, поглощённый беседой с Ламбером. Шереметев и Репнин, дабы не мешать им, молчат. Мнится Данилычу — наблюдают все за ним со злорадством, особенно боярская знать. Грубо врывался топот денщиков, подававших на стол. От еды, сваренной на кострах, пахло дымом. Кухня комендантская порушена, чинить царю неугодно.

Явно же запустеет Шлотбург...

И спать лёг Данилыч с мыслями о непостоянстве фортуны своей. Спальня с царём, как обычно, общая, по хотенью государя. Узкая, вмещает лишь две походных кровати и стол между ними, да поставец в углу. Врачуя подлый зуб, Данилыч зарылся в овчину с головой и ночь провёл спокойно.

Очнувшись, увидел царя, читающего книгу. Боль исчезла. Данилыч сладко потянулся, разжал онемевшие губы.

— В Москве, чай, петухи поют…

Прикусил язык, да поздно. Пётр вскочил.

— Ну и ступай в Москву!

Книга упала на пол, развалилась, выронив пучок листов.

— Ступай! К Парасковье тебя... Набрала придурков — тебя не хватает...

Данилыч сполз с кровати, хныча подобрал драгоценную немецкую книгу, запихивал выпавшее. Пальцы не слушались. Наткнулся на ноги царя, сжался, ждал удара.

Пётр шагнул к двери и, прежде чем выйти, с порога:

— Француза посажу губернатором...

Камрат застыл, подняв перед собой немецкие листы, чертежи фортификаций, словно обороняясь. Француза, француза губернатором?..

С некоторых пор Меншиков жил в предчувствии беды. И вот услышал... Вдруг взаправду француза...

Книга выпала из рук. Что есть мочи хватил по ней кулаком — раз и другой. Хотелось рвать, топтать, по ветру развеять учёную немецкую книгу.

Муки ревности давно знакомы Меншикову. С тех пор, как приглянулся он Петру — нечёсаный крикун, забежавший в Кремль, под окна дворца. С грудой пирогов на лотке, начиненных вязигой, гречей, требухой.

Внезапно взят в потешный полк и вскорости денщик царя и товарищ. Сказка наяву... И Алексашка, хоть и опьянённый счастьем, стал озираться с опасением.

Фаворит, какого в гистории не бывало, — так сказал о нём князь Куракин [23] Куракин Борис Иванович (1676—1727) — известный дипломат петровской эпохи, автор «Гистории о царе Петре Алексеевиче и ближних к нему людях 1682—1694 гг.». . Меншикову передали эти слова, он был потрясён. В гистории не бывало... Увидел себя, единственного в веках, вознесённого столь высоко. Пленительно и страшно...

Преданный царю, достиг душевной слитности с ним, единомыслия, соучастия, но страх не умалялся.

Одно время соперничал Кикин [24] Кикин Александр Васильевич (ум. в 1718 г.) — деятель петровского времени; за участие в побеге царевича Алексея за границу колесован. . Тоже был в денщиках, тоже царский камрат, вместе наживали мозоли в Голландии. В походе ведал хозяйством царя — вроде квартирмейстер. Ныне, слава богу, Кикин отослан к верфям. Мачты — его дело, и не более того.

Шереметев безвреден, стар уже. Боярин всяко не соперник. Яков Нарышкин лишь забавляет Меншикова — гоняется за царём, лебезит, на пятки наступает. Зато они, бояре, учёные. «Век науки ныне», — сказал как-то Репнин, сказал в упор, так что послышалась издёвка. Вслух никто не попрекнёт — царь только... Пётр Алексеевич подтрунивал, суя книгу под нос:

— На, почитай мне! Ну так я прочту: Алексашка дурак, неграмотный чурбак.

Или советует душевно:

— Поучился бы... Али мозги засохли?

— Поздно, милостивец, — стонал камрат. — Истинно засохли... Младые бы мне лета...

Однажды Пётр застал его за книгой. Данилыч листал, задерживаясь взглядом на картинах баталий. Царь дёрнул за ухо.

— Умней меня хочешь быть?

Перед другими Данилыч, бывало, хорохорился:

— За меня его величество сотню учёных отдаст.

А ведь грамота была не за тридевять земель. В своём околотке — в Мясниках, в церкви архангела Гавриила. Родной Сашкин дядя был в той богатой церкви псаломщиком. Купец-жертвователь не поскупился — книги в сафьяне с золотым тиснением, стены расписаны богомазами первостатейными. Архидиакона Стефана камнями побивают — глядеть страшно. Поясок узора вился под художествами, и дядя-псаломщик сказал, что это слова. Сашка зажёгся любопытством. И точно — хитрое то плетение дядиным голосом заговорило, но как-то непонятно. Тогда дядя сам рассказал про архидиакона и ещё про многое. Стало проще разуметь.