А киевскому воеводе князю Димитрию Голицыну было приказано снарядить казаков харьковского и других полков для подавления восставших, «разбить и переловить и до расширения сего их воровства не допустить».
Стольник Бахметев, отличившийся при подавлении башкирского бунтовства, получил от Петра назначение возглавить отряд карателей, подобранных из царедворцев-помещиков: такие люди примут все меры для устранения и усмирения непокорных, не считаясь ни с чем.
Но, прибыв глубокой осенью в город Острогожск, бахметевский отряд до потеплевших апрельских дней отсиживался там, накаляя против восставших свою ярость. И Петр понял сделанную им промашку: нет, не сможет быть в должной мере Бахметев решительным и беспощадным. Брат убитого князя Долгорукого гвардии майор князь Василий будет надежным мстителем и за убитого единокровного родича и за преступное самовольство донских казаков. И Василию Долгорукому с приданными ему полками из семи тысяч человек предписано было незамедлительно направиться к Воронежу и Козлову, «чтобы огонь сей потушить, ходить по городкам и станицам, какие пристают к воровству, и оные жечь без остатку, а людей рубить».
Размах восстания убеждал Петра, что нельзя ограничиваться оборонительными мерами и следовало воспользоваться тем, что в войне со шведами наступила передышка: Карл XII двинулся в Саксонию, – следовательно, можно было использовать дополнительно некоторые воинские части для разгрома донских повстанцев.
А известие о движении Булавина к Черкасску еще более встревожило царя. Азовский воевода стольник Иван Толстой сообщил ему о разгроме старшинского войска атамана Максимова и успешном продвижении мятежников. Петр опасался, что они захватят Азов и Таганрог, где согнанные из разных мест для возведения укреплении крестьяне и сосланные в эти города стрельцы таили давнюю ненависть к установленным царем новым порядкам и могли в любой день и час примкнуть к восставшим.
В дополнение к отряду Бахметева и полкам Василия Долгорукого Петр приказал Меншикову срочно послать еще и драгунские полки – «иттить степью прямо на Таганрог.» Царь сам хотел отправиться на Дон и лично руководить подавлением булавинского мятежа, но его от этого похода удерживала внезапно обострившаяся простудная болезнь.
«Нам до черни дела нет; нам дело до бояр и которые неправду делают, а вы голутьба все идите со всех городов, конные и пешие, нагие и босые! Идите! Не опасайтесь! Будут вам кони и ружья, и платье, и денежное довольствие», – щедро обещал Булавин, продолжая рассылать свои «прелестные письма» по русским городам. И предупреждал, грозил: «А вы, стольники и воеводы и всякие приказные люди! Не держите чернь и по городам не хватайте и пропускайте всех к нам в донские городки, а кто будет держать чернь и не отпускать, и тем людям смертная казнь!»
Из Пристанского городка пришел в Тамбов церковный дьячок села Княжова и рассказывал: «Воры говорят, чтоб им достать козловского воеводу князя Волконского. А в Тамбов придет сам Булавин и при нем семнадцать тысяч войска, да еще с ним же каракалпаки, и намерение всех, воровски собравшись, идти по городам, чтоб всех старшин побить».
По признанию воронежского воеводы, «воровские казаки неволею никого к себе не брали». Бежали солдаты и драгуны из правительственных полков, но не было беглецов из повстанческих отрядов, и когда булавинцы захватывали в плен противников, то расправлялись с начальными людьми, солдатам же предоставляли выбор: присоединиться к повстанцам или уходить, куда хотят. А куда тем было уходить? Домой? Там их снова заберут да еще заставят отведать батогов, – лучше идти с булавинцами, обещающими вольную жизнь. Не знакомых с военным делом солдаты и драгуны обучали простейшим приемам обращения с оружием, и всегда они были желанными людьми в повстанческих отрядах.
Атаманы станиц, находившихся на пути Булавина к Черкасску, писали ему: «Хотя ты и пойдешь мимо нашей станицы и мы по тебе будем бить пыжами из мелкого ружья. А ты також вели своему войску бить по нас пыжами. И буде ты скоро управишься, и ты скорей приступай к Черкасскому».
А и привыкать нам, донским казакам, к бою-подвигу,
Ой да привыкать нам нападать на царевы полчища, —
Да мы царю же не сдадим своей вольной вольницы,
Ой да за Булавина отдадим свои буйны головы.
Да не убить-то царю славный род людской,
Ой да постоим же за правду грудью-кровью мы, —
пели по Придонью.
Читать дальше