Евгений Люфанов - Великое сидение

Живо и приятно вспоминалось Петру, как во времена его пребывания в Воронеже были закончены баркалоны «Сила» и «Отворенные врата», «Лев» и «Единорог»; строившиеся на Хопре – «Безбоязнь», «Благое начало» и «Соединение» – суда, сооруженные кумпанством князя Бориса Голицына, Федора Юрьевича Ромодановского и стольника Ивана Дашкова. В Воронеже, в его пригородной Чижовке, – «Виноградная ветвь» и «Мяч»; на Чертовицкой пристани – «Геркулес», на верфях села Ступина – «Страх», «Гром», «Молния», «Ветер»… Было тогда на что посмотреть ему, Петру, и над чем самому поработать. Изрядное время тому миновало, а у него в памяти, как на перекличке, все эти суда, и словно бы кильватерной колонной проходят они перед его мысленным взором.

В первые майские дни вышел из реки Воронежа в реку Дон морской караван: впереди на галере «Principium», которую Петр строил сам, шел капитаном он, бомбардир Петр Алексеев, а за его флагманской галерой – семь других. Преодолевая мелководья, мели и перекаты, флотилия близилась к Азовскому морю.

И опять недоумевали некоторые маловерные; как это можно будет держать флот на чужом, каждой своей волной враждебном море? Где найдут себе пристанище галеры? Кто их, водных странниц, на ночлег пустит?.. А Петр убежденно говорил, что «сильный флот сам найдет себе гавань».

– У махонькой Венеции, кою всю можно шапкой Мономаха прикрыть, – и у той целые флотилии, – ставил он это в укор и в пример. – Голландскую землю можно пядями всю вымерить, а кораблям у нее счету нет.

– Так у тех стран море! – замечали ему.

– И у нас море будет.

И подошли тогда —

Занятый многими важными государственными делами, войной – то с турками, то со шведами, постоянно думая об усилении армии и флота, об основании заводов и фабрик, составляя указы о пресечении казнокрадства, подкупов и вымогательств, чинимых приказными дьяками, наблюдая за судом и расправой с непокорными и ведя множество других дел, Петр не оставлял без внимания жизнь и быт своих родственниц, определял, например, в каком качестве и количестве годового запаса водок и вин потребно иметь в погребах его невестки царицы Прасковьи Федоровны. Теперь она здесь, в Петербурге, и надо заботиться об ее устройстве на новом подворье.

Много больших и малых забот у царя Петра. Эти – оголодали, бегут, те – без соли сидят… Тьфу ты, пропасть какая!..

Вспомнил: ведь был указ принимать соль в казну вольным порядком и продавать ее только из казны вдвое дороже против подрядной цены, а получалось так, что в деревнях соль стала и редка и безбожно дорога: больше рубля за пуд платили мужики, когда по подрядной цене в Москве пуд соли стоит двадцать четыре копейки. Многие по деревням едят без соли, цинжают и умирают.

Деньги, деньги, деньги… В них вся сила, без них вся немощь.

Надо во всех боярских, вельможных, поповских карманах хорошенько пошарить, глядишь, и найдется чем корабельным плотникам да и другим работникам и служилым людям жалованье заплатить, а охоту на толстосумную разживу у иных поумерить.

– Ему, видишь, радостно, что на болоте город ставится, и ты радуйся вместе с ним, не то в немилость попадешь, неугодным станешь. А ведь глядеть на все – душу воротит, – жаловался боярин и негодовал на новое место своего жительства.

А кому жаловаться? Жене, будто она изменить что может. Она сама, горькая, с утра до вечера плакалась да еще и ночь для слез прихватывала, горюя о покинутой подмосковной вотчине и так хорошо обжитом московском доме. Вот он где рай-то был! А царь новый город, ставленный им на этом злосчастном месте, раем называет. Придумал для него не то бусурманское, не то какое другое нечестивое слово – «парадиз» и восторгается таким сатанинским раем, словно никогда ничего хорошего не видал.

Боярской супружеской чете поначалу думалось, что они как бы в походе не на долгое время тут и вскоре снова на свою милую московскую землю вернутся, потому и сгоношили здесь на скорую руку легкую малую хибарку, лишь бы в ней летнюю пору перебыть да и не жалеючи бросить перед возвращением домой. Ан нет, и надеяться на возврат нельзя.

– Головушки горе-горькие, за какие родительские грехи такое сподобилось, за что эта напасть?.. – выла, причитала боярыня, будучи сама из родовитого богатого дома, а понудили вот ее с малой челядью и с малыми достатками в немилом месте жить. Но, плачь не плачь, а царского приказа ослушаться нельзя; считайте, хозяева, что поселились здесь навсегда, а потому возводите большой добрый дом, чтобы он был не в позор боярскому вашему званию, и вот вам место, где строить его, почетнее выбрать нельзя – на Невской першпективе. А сколько вы денег на то потратите, какие убытки понесете от заброса московских владений, про то государь ничего знать не хочет, а в случае чего возьмет да за непослушание и отнимет все ваше былое имение, под свое государево имя возьмет, в свою казну, а ты, почтенный боярин, от такой потери совсем нищим станешь, в добавку к уже свершившейся потере своей бороды.