Владимир Паутов - Шестой прокуратор Иудеи

«Как она только посмела, эта мерзкая тварь, опозорить меня? – негодовал главный жрец Иерусалима, – что же мне теперь с нею сделать? Убить здесь же? Приказать, чтобы забили камнями? Отдать слугам? А может распять, как её приятеля? Или… – Каиафа даже не успел додумать до конца свою мысль, как замер… Нет, не оттого, что уже решил, как наказать девушку, просто сейчас он впервые внимательно взглянул на Марию, гордо стоявшую перед ним, и вдруг увидел, разглядел, как же она, действительно, была хороша собой. Высокая, статная, грациозная, с тонкой талией и красивой грудью девушка смотрелась просто великолепно. Мария буквально заворожила первосвященника. – Да эта галилеянка просто красавица, хотя совершенно не похожа на наших иудейских женщин. Удивительно, ведь Мария, кажется из Меджделя, что в Галилеи, а там проживают нечистые язычники, перемешанные кровью неизвестно с кем. Но, хороша-а-а!» – Каиафа с тайным вожделением любовался красотой девушки, забыв об обиде и оскорблениях, нанесённые ему мгновение назад её маленькой изящной рукой. Чем дольше длилось молчание, тем отчётливее первосвященник понимал, что хочет обладать этой непокорной и гордой галилеянкой, посмевшей дать ему, самому могущественному человеку Иерусалима и всей Иудеи, публичную пощёчину. Эта мысль, зародившись случайно и показавшейся ему вначале даже нелепой, короткое время спустя переросла вдруг в непреодолимую похоть, и, не понимая того, что он делает, Каиафа грубо схватил девушку за тонкую талию, быстро притянул её к себе, чтобы затем крепко прижать к своей груди. Чувствуя сквозь тонкую материю платья нежную молодую кожу галилеянки, её упругую грудь, первосвященник буквально зверел от вожделения, сатанел всё больше и больше, пожираемый негой желания, которое упорно затягивало его в трясину сладострастия. Грубые руки жреца лихорадочно и торопливо стали ощупывать Марию, дотрагиваясь до самых сокровенных мест женского её тела. Первосвященник даже закрыл от удовольствия глаза, ибо живо представил, как гладит нагое, нежное тело девушки, ласкает её грудь, как целует её, как…

– Мария, Мария, Мария! – горячим дыханием зашептал ей на ухо Каиафа, – будь моей наложницей! Живи в моём доме! Я озолочу тебя! У меня много денег, ты будешь жить как римлянка, даже лучше…

Первосвященник повалил Марию на пол и, навалившись на неё всей массой своего жирного тела, старался овладеть ею. Девушка боролась отчаянно, хотя и была та борьба неравной. Она плевала в лицо ненавистному жрецу, вырывала из его бороды волосы, её один раз даже стошнило от противного запаха лукового супа, исходившего изо рта Каиафы, но всё было напрасно. Первосвященника же строптивость Марии, напротив, разозлила ещё больше, и он усилил свои попытки овладеть красавицей. Каиафа даже чуть придушил девушку длинным поясом от халата, чтобы она поменьше сопротивлялась. Мария прекрасно осознавала, что помочь и спасти её в этот миг никто не сможет. Силы девушки были на исходе, вскоре они вовсе оставили её, после чего тело Марии как-то сразу обмякло и стало податливым. Первосвященник обрадовался, когда девушка прекратила бороться.

«Ну, наконец-то! Теперь она моя!» – вздохнул он облегчённо про себя. Первосвященник, лёжа сверху, вдруг завозился, запыхтел, путаясь в полах своего халата, длинной рубахе и прочего белья. И тогда галилеянка решилась на отчаянный шаг. Она неожиданно крепко обняла жреца за шею, обхватила его ногами и громко крикнула ему прямо в ухо:

– Ну, что тянешь? Давай! Только хватит ли у тебя сил, старик? – Каиафа, услышав эти слова, вздрогнул и заторопился, засопел в предвкушении предстоящего удовольствия, но вдруг ощутил, что дальше мечтаний об обладании красавицей дело у него не пойдёт. Горячая струя семени, неожиданно вырвавшись на волю, обильно оросила его собственные ноги. Мария также почувствовала это и разразилась безудержным смехом: – Да, ты не мужик, жрец?

Насмешка девушки над его мужским достоинством разозлила первосвященника пуще, чем пощёчина. С перекосившимся от злобы лицом Каиафа схватил Марию за горло и стал душить. Девушка сильно захрипела, хватая широко открытым ртом воздух, доступ которого перекрыли цепкие пальцы первосвященника, сжимавшие всё сильнее и сильнее её шею. Из носа юной галилеянки хлынула кровь. Надеяться ей было не на кого, и тогда взмолилась Мария, мысленно попросив: «Иисус, помоги мне, если ты видишь и слышишь меня с небес!?» Совпадение ли то было, или действительно дошла её просьба до Него, кто сейчас скажет? Но спасение пришло, и пришло довольно неожиданно…