Владимир Паутов - Шестой прокуратор Иудеи

– Я твой друг! Меня привёл Иуда! Ему ты можешь сказать? Ведь он один из вас и так же должен присутствовать на вашем собрании?

Девушка подняла глаза на собеседника. Первосвященник смотрел на неё своим открытым, честным взглядом, поглаживая Марию по руке. Правда, улыбка его при этом была чуть натянутой, но девушка не обратила внимания на столь незначительную, внезапно появившуюся, странность в поведении незваного гостя. Она только почувствовала, что неожиданно возникшее её волнение начало постепенно уходить, и Мария уже хотела сказать, где точно и когда произойдёт встреча, но по какому-то наитию, вдруг возникшему в её душе, она обернулась и внимательно взглянула на людей, стоявших за дверью во дворе дома. Лицо Марии мгновенно побелело от испуга, ибо среди них она увидела Малха, начальника храмовой стражи. Мария узнала его сразу, да и не могла она так быстро забыть того, кто на её глазах заковывал в кандалы в прошедший четверг Иисуса из Назарета. Ушедшая тревога вновь вихрем ворвалась в сердце девушки. Малх же её не признал, просто тогда, в Гефсиманском саду ему просто было не до нее, он не обратил внимания на отчаянно сопротивлявшуюся галилеянку, ибо другие слуги занимались ею, а он тем временем как раз заковывал в железо Иисуса.

– А кто тот человек? – как бы ненароком спросила Мария Каиафу и, стараясь не выдать своего волнения и возникших подозрений, кивнула в сторону стоявшего среди слуг Малха.

– Который из них? Там много народа. Целая толпа собралась. Тебя кто конкретно интересует? – начал хитрить первосвященник, ибо понял, что девушка кого-то испугалась, а потому и заподозрила что-то не ладное. Он обернулся назад, полагая, что испуг Марии вызван чем-то необычным, ну, например, подошедшим римским патрулём или ещё чем, но ничего такого подозрительного Каиафа среди толпы не увидел, а посему спокойно ответил, – а тот… с отрубленным ухом? Так можешь не беспокоиться! Это мой верный слуга, Малх.

Назвав имя своего слуги, первосвященник совершил роковую для себя ошибку. Мария сразу догадалась, что этих людей Иуда привёл к ней в дом не случайно. А, вспомнив немного странное поведение Искариота в саду и здесь, в доме, она вдруг поняла, что это он, Иуда, предал учителя точно так же, как предаёт её сейчас. Мария усмехнулась и с ненавистью, взглянув на Каиафу, спросила:

– Если Малх твой слуга, то, значит, ты первосвященник иерусалимского Храма, Иосиф Каиафа?

Собеседник Марии даже не успел ничего ответить девушке. Он просто судорожно рассмеялся правильной догадке, ибо сразу понял, что разоблачён, и прикидываться кем-то другим не имеет смысла. Первосвященник уже начал привставать со своего места, дабы отдать Марию в руки стражи, как…

Далее же произошло то, о чём потом слуги и все те, кто был во дворе дома красавицы из Меджделя, боялись не только говорить, но даже вспоминать. Движение девушки было столь стремительным, что никто вначале не понял, что же произошло, зато все услышали громкий и хлёсткий звук, похожий на шлепок. Красная, почти пунцовая щека главного жреца стала ярким свидетельством того, что пощёчина была очень сильной. Первосвященник от неожиданности вначале сел, но затем вскочил со скамейки, на которой сидел во время всего разговора, и первое мгновение стоял неподвижно. Он был обескуражен, унижен, опозорен на глазах своих рабов и слуг. Жрец находился почти в невменяемом состоянии, ибо не мог понять, как эта хрупкая и безродная нищенка позволила себе поднять руку на него, главного человека в городе, осмелилась ударить его по лицу, тем самым, обесчестив первого священника Иерусалима. Кровь бурно прилила к голове Каиафы, отчего всё лицо его стало багрово-красным, а жилы на шее набухли.

Ярость буквально душила первосвященника и разрывала на части. Слуги рванулись вперед, чтобы накинуться на Марию, но, увидев, как изменился в лице их хозяин, отпрянули в страхе назад, боясь случайно не попасться под горячую руку главного законника Иудеи. К тому же Каиафа визгливым голосом истерично закричал во все горло и сильно затопал ногами: «Стоять! Стоять! Стоять! Я сам разберусь!» К кому относилась эта команда, было не ясно. Мария и так стояла неподвижно, бледная и строгая, посередине комнаты. Толпа же отхлынув от двери дома, замерла сама в себе, застыла в страхе и ужасе, в изумлении и ожидании, что же будет дальше.

Первосвященник тем временем плотно закрыл дверь и приблизился к стоявшей девушке, отважившейся дать ему пощёчину. Ярость его была столь огромной, что он хотел тут же задушить Марию, затоптать её на полу, забить ногами до смерти. Каиафа ненавидяще взглянул на дерзкую галилеянку, которая стояла перед ним одна, хрупкая, беззащитная и одинокая, полностью подвластная ему, его воли и желанию. Разные мысли беспорядочно метались в голове жреца, но все они сводились к одному, как ему поступить с преступницей, а в том, что совершённый девушкой поступок можно было расценить как преступление, первосвященник не сомневался, ибо себя считал Законом.