Сьюзан Вриланд - Девушка в нежно-голубом

Мать порылась в буфете и вытащила оттуда подсвечники работы старых делфтских мастеров.

— Вот, — сказала она Ханне. — Когда-то они принадлежали твоей прабабушке Этти, но отныне они твои. Протри их хорошенько и поставь на стол.

Ханна послушалась.

— Солнце садится! — донесся с крыльца крик Тобиаса. — Небо золотое-золотое!

Мать чиркнула спичкой и поднесла к старому огарку, зажгла от огарка две свечи и передала его Ханне. Ханна зажгла свои свечи. Любуясь, как пламя озаряет девочку на картине, она поняла, почему сегодняшний вечер не похож на другие.

Начиналась взрослая жизнь.

Лоренс ван Лёйкен шел вместе с женой Диной вдоль узкого канала позади влюбленной пары, будто бы не желал им мешать. Впрочем, он зорко следил за каждым движением молодых людей и, когда те поравнялись с телегой соседа, заметил, как его дочь без всякой на то надобности взяла своего спутника под руку.

Подул сухой осенний ветер, и Дина плотнее завернулась в плащ. Для Лоренса ветер всегда нес свежесть, новые силы, но сегодня он шумел, словно грозное серое море. Сухой ветер, сухие листья под ногами — все сухое. Даже голос Джоанны казался сухим, когда сегодня утром она сказала: «Папа, Фриц сделал мне предложение, и я согласилась». Вот так. Ни вводных слов, ни просьбы благословить. Ни малейшей дани традиции. Будто дочерей принято брать в жены, даже не спросясь родителей. Что, так теперь поступают в Амстердаме? Веяния нового времени?

— Надо им что-нибудь подарить, — сказала Дина, взяв Лоренса под руку, точь-в-точь как Джоанна до этого взяла Фрица. — Что-нибудь из нашего дома, какую-нибудь ценную вещь, которую она будет любить и беречь.

— Ты, значит, соглашаешься на эту свадьбу?

— А что? Он хороший парень. Красивый. — Дина кокетливо улыбнулась. — Как говорил Эразм Роттердамский, висеть — так на самой лучшей виселице.

— Виселицы не строят для молодых и невиновных, — пробурчал муж.

Их пес Дирк трусил впереди, прямо под ногами у Джоанны, так что девушка едва не спотыкалась; потом Фриц что-то сказал, и она прыснула со смеху. Лоренс хмуро наблюдал, как его дочь прильнула к своему избраннику и поцеловала его в ухо. Дирк угрожающе тявкнул. Лоренс злорадно улыбнулся: хоть пес не одобряет знаков внимания этому странно пахнущему чужаку, носившему кожаные ботинки вместо привычных кломпов [9] Кломпы — традиционные голландские деревянные башмаки. , явно не жителю Бриланда. Отец Джоанны ехидно посмеялся в кулак, когда, впервые завидев Фрица, Дирк аж затрясся от недоверия и прорычал что-то откровенно оскорбительное.

— Только взгляни на нее, Лоренс! Прямо светится от счастья.

Вместо этого он украдкой бросил взгляд на жену. Дочерняя радость заразительна: она, как утренняя роса, освежила лицо Дины.

— Что бы им подарить?

— Что мы можем подарить? Метлу да маслобойку?

— Можно отдать им «Дину Луизу».

— Нет, у Фрица есть своя лодка. Он рассказывал, как на той неделе ходил рыбачить на Зёйдер-Зее и едва не замерз насмерть. Оно и понятно — надо быть сумасшедшим, чтобы ходить в Зёйдер-Зее после сентября. Или настоящим рыбаком.

Они как раз шли мимо соседских лодок, покачивавшихся, где канал соединялся с озером Лосдрехтсе-Плассен. Лоренс вспомнил, как за длинный острый нос Джоанна называла их в детстве «лодками с клювиками». Интересно, помнит ли она? Рассказывает ли сейчас об этом Фрицу?

За горчичной мельницей влюбленные оглянулись, показывая на дорогу вокруг озера. Что-то в их облике — видимо, ощущение того, что они готовы отплыть в неведомые края на неопробованном суденышке, — разбудило в Лоренсе нежность. Будто соперничая с молодыми, он положил руку на гибкую талию жены.

— Замерзла? — спросил он, втайне надеясь услышать «да».

— Я могла бы отдать ей матушкино кольцо, — продолжала рассуждать Дина, — только оно простенькое, и к тому же это должен быть подарок от нас обоих. Им двоим.

Все в молодой паре казалось Лоренсу подозрительно счастливым. «Скороспелые, — корил он их про себя. — Вместо того чтобы попривыкнуть друг к другу за душевными разговорами долгими зимними вечерами, ведут себя так, словно на дворе уже тюльпаны распустились».

Теперь она уйдет… Покинет Вриланд, где знает каждую улицу, каждую дощечку на каждом мосту, каждую лошадь и собаку в каждой семье. Здесь зимой он учил ее кататься на коньках по Лосдрехтсе-Плассен, а летом смотрел, как она играет под ивами на берегу канала, черпая ведерком воду и переливая ее в побитые и потресканные чашки из чайного сервиза, который когда-то принадлежал его матери. Отныне она навсегда расстанется с родным городком, с домом своих предков и отправится в Амстердам, куда отсюда на телеге полдня езды по приканальным дорогам.